Геопанорама русской культуры. Провинция и ее локальные тексты
Шрифт:
Еще интересное место было там, где центральный рынок был, это где сейчас политехнический институт. Тут была площадь большая, был даже цирк небольшой, шапито. Стояла огромнейшая карусель. Я на ней ездила. На карусели был кукольный маленький театр, где первый раз я увидела кукол действующих. Я удивлялась страшно. Карусель, по краям то, на чем едут, а середина там закрытая такая, там было окошечко, и на этом окошечке маленькие куколки ходили, действовали. Марионетки ходили, танцевали, музыка играла, они прыгали. Я удивлялась страшно – как там живые такие маленькие люди живут, танцуют? Я верила, что это люди, маленькие люди. Мама говорила, это знаешь, как кошечки они, как маленькие кошечки. Я говорила, нет, мама, это люди, люди танцуют. Спорила. Мама говорит, что этот куклы. – Нет, кукла у меня есть, так она не движется, она у меня лежит, а это люди двигаются. Спорила с мамой, настаивала, что это люди, мама в конце концов со мной соглашалась, а уж как они туда попали, она мне объяснить не могла.
И на этом базаре были ярмарки. Хорошо я помню, что
ВОЙНА
Потом, у меня ничего уже не было, хлеба ни крошки, у дочки вырвали из рук карточки. Это во время войны. Я хлопотала отправить ее на дачу в лагерь через театр и дошивала ей кофточку, чтобы что-то приличное на нее надеть. Говорю, иди, Светланочка, сходи сама. Дала ей целые карточки на весь месяц. Я себе простить не могу. И вот она ушла, и вдруг что-то долго ее нет, слышу такой плач. Мы тогда жили в «доме чекистов» на 5 этаже. И с 5 этажа я слышу, как во дворе плачет Светлана: «Ой, что я наделала». По лестнице поднимается, у меня сердце в пятки. Приходит в комнату, вот так на стул села, вот так за головку взялась (ей тогда было лет 10) – что я наделала, карточки потеряла. Я что, ее буду бить разве? Я тоже заревела, сидим обе, ревем. И тогда был Зрячих, первый секретарь обкома комсомола, мы были в квартире обкома комсомола, муж у меня был первый секретарь обкома комсомола. А тут Зрячих был, на его месте. Он зашел, говорит, Ася, что вы так плачете? – Светлана карточки потеряла. Ему так стало жалко нас, он принес буханку хлеба. Он говорит, Ася, вы не обидитесь, я вам отдам одну буханку, она у меня стоит уже давно. А у них ведь был магазин, я и сама этим магазином пользовалась, когда был Тарасов, а когда его не стало, ничего не стало. Буханку взяла, спасибо, спасибо. А ее отправила в этот же день на дачу. Знаю, что ее там кормить будут, успокоила ее. Ну, что делать, я продам что-нибудь, у меня есть чулки, я чулки продам. Отправила ее на эту самую дачу, а сама эту буханочку тянула. Играешь в театре и думаешь, все, спектакль кончился, меня принимали хорошо, все-все хорошо, если бы дома была бы корочка. Уж не думаешь о хлебе, о корочке думаешь. Ой, ужасно было тогда.
В нашем театре это все во время войны, когда окончилась война, все педагоги поразъехались по своим городам, в Ленинград. У нас в городе долго не было драматического театра. Потом уже из ТРАМа они уехали в Свердловск, и там уже превратились в театр и сюда приехали уже театром настоящим. Емельянов был самый лучший актер, он в Москве уже, его взяли в Москву. А потом был наш ТРАМ, он был уже второй, но он просуществовал только 3 года, и финансировал его завод Дзержинского. Вот ведь как – завод Дзержинского содержал театр. Нас было 6 девочек и 5 мальчиков, 12 человек было, которые оплачивались, а так он обрастал просто которыми как самодеятельностью занимались. Я получала тогда самую большую зарплату – 175 рублей, это были те деньги, когда я приходила в магазин и покупала всего, всего, всего. Деньги я не тратила полностью, я кое-как домой притаскивала все это. И масло покупала килограммами, оно же было 3 рубля, рыбу притаскивала домой кое-как и тратила на это каких-нибудь 10–15 рублей. Картошку притаскивала по 30 килограмм.
Драматический театр был сначала в Мотовилихе, это была последняя остановка трамвая № 6, налево, там сейчас какой-то массив физкультурный, здание большое, высокое. Слушайте, такая даль, в конце города, была война, а публика битком в театре всегда. Вот чем объяснить? Война, люди голодные, да на таком расстоянии, трамваи не ходили. Я пешком до «дома чекистов» ходила 4 раза в день туда пешком, на каблуках (вот теперь ноги-то не ходят). На репетицию утром туда, потом с репетиции домой, потом на спектакль туда, со спектакля уже в 2 часа ночи домой. Я потому ложусь поздно, потому что я привыкла.
Такой спектакль, как «Маршал Кутузов», огромнейший спектакль, где Наполеон, Александр. Емельянов делал себе грим так, что его заставляли снять парик, чтоб поверить, что это не царь, такой великолепный он делал грим.
Драматический театр поместили в Доме офицеров, там он просуществовал около года. А потом ТЮЗ нынешний, это был Дом пионеров, долго не отдавали этот дом, а потом все-таки отдали и сделали драмтеатр. В нем я еще поработала. А потом уж построили этот на Ленинской улице. Такой курятник построили. Архитектор чем это думал! Дворец очень большой, но так бестолково внешне он сделан.
Муж был первый секретарь обкома комсомола. Обком комсомола тогда находился на углу Луначарской и 25 Октября. Раньше там был клуб Толмачева, где меня Тарасов увидел, я танцевала в этом клубе Толмачева. Меня называли (у меня Батаруева была фамилия девичья) «Ася Батаруева, краса и гордость клуба Толмачева».
Когда я вышла за него, он был простой рабочий на заводе паровозоремонтном. А меня все знали, я танцевала здорово. А закончилось тем, что их заварухи раскрыли в обкоме партии. Раскрыл сам Гусаров, Гусарову рассказали. Теперь улица есть Гусарова – первый секретарь обкома партии. Раскрыл, что там такая заваруха, что там каждую ночь они собираются. И он их всех расформировал, весь обком, всех их разослал по разным городам, всех, всех, всех. И Тарасова
Алгоритмы локальных текстов
I. Провинция как текст
О. А. Лавренова (Москва)
Образ места и его значение в культуре провинции
Географическое пространство, в котором существует культура, заставляет ее подчиняться непреложным константам, неподвластным растущим техническим возможностям человечества. Но существует, пожалуй, единственная область безраздельного примата культуры над пространством – проверенная веками возможность его трансформации: созданные культурой смыслы географического пространства и ландшафта. Фактически культура заново структурирует пространство своего обитания. Знание, превращенное в знаковую форму, становится инструментом подчинения культуре пространства земной поверхности. Осмысление мира сравнимо с его освоением, так как способствует его упорядочиванию, превращению дикой, неконтролируемой среды в знаковую систему, где та же фактическая неконтролируемость превращается в знак, обретает свое фиксированное место в картине мира, становится подконтрольной на смысловом уровне. Семиотически упорядоченное пространство становится обжитым.
При переосмыслении внешних границ известного мира культура меняла внутренние ценности, ориентиры, категории, для того, чтобы вновь придать образу мира целостность и характеристики универсума. Великие географические открытия провоцировали внутренние мутации культуры, так как еще не освоенная и не означенная информация требовала пересмотра устоявшейся картины мира. Равновесие культурного пространства восстанавливалось за счет изменения или перераспределения в нем информации и смыслов.
Современная западная философия вполне справедливо рассматривает представления о географическом пространстве как собственно географическое пространство, а последнее представляется как тотально-ментальное (см.: Замятин 1999, 44). Во взаимодействии человека и географической среды концептуальный уровень понимания оказывается более действенен, чем перцепивный, и ландшафты воздействуют на человека преимущественно пропорционально их смыслу, символике, а не внешнему облику (см.: Hudson, Pocock 1978, 33). Поэтому важно то, как «воспринимаются и оцениваются территории в рамках той или иной культуры» (Душков 1987,41), в результате чего можно говорить об их «устойчивых культурных значениях» (Там же).
Устойчивые представления о географическом объекте, локальности, элементе ландшафта, существующие в общественном сознании и/или зафиксированные в художественных произведениях, обозначаются как образ места и становятся, в свою очередь, неотъемлемой частью культурного ландшафта [191] . Образ места, смысл места (sense of place, в соответствии с принятой в зарубежной науке терминологией) включает в себя визуальные и эстетические характеристики места, его эмоциональное воздействие, его символику (см.: Hudson, Pocock 1978, 80). Образ места необычайно значим как явление, так как неповторимый узор смыслов, имеющих свои координаты в географическом пространстве, создает в конечном итоге структуру культурного ландшафта страны. В результате пространство провинции, представляющее собой антитезу и смысловой фон для столичных городов, при внимательном рассмотрении оказывается уникальным в каждой своей единице и не требующим противопоставления столице для его культурной идентификации.
191
В соответствии с концепцией Ю. А. Веденина, культурный ландшафт определяется как «целостная и территориально локализованная совокупность природных, техническихи социально-культурных явлений, сформировавшихся в результате соединенного действия природных процессов и художественно-творческой, интеллектуально-созидательной и рутинной жизнеобеспечивающей деятельности людей» (Веденин 1997,9).
Культурному ландшафту присущ принцип иерархичности и полимасштабности, последняя уходит корнями в архаические глубины взаимоотношения культуры и пространства, в «этно-миф о логическую организацию пространства». «Принцип полимасштабности пространства заключается в усложненности и способности к переорганизации, что является прямым следствием рассмотрения данного пространства с различных «точек зрения» (внутренних и внешних). Это означает, что одно и то же место в локальном, региональном, общерусском и прочих масштабах будет наделяться различными оценочными смыслами» (Калуцков и др. 1998, 107). Базируясь на принципе полимасштабности, с равной степенью уверенности можно говорить о культурном ландшафте города, районов различного ранга, страны. На каждом из этих уровней будут появляться свои смысловые нюансы культуро-географической информации. Соответственно, образ одного и того же места будет варьироваться по мере «приближения» к нему – от национального уровня к локальному. Или, по мере «удаления», может растворяться в образе более крупных территорий, исчезать в соотнесении с местами более яркими и значимыми в культуре и истории страны.