Георгий Брянцев По ту сторону фронта
Шрифт:
Предстояло также уточнить данные о тюрьме, ее охране, проинструктировать участников операции из числа патриотов, подготовленных подпольной организацией к уходу в лес. Их насчитывалось около семидесяти человек, и с ними необходимо было встретиться, переговорить, разработать план действий, определить место сбора, К этой сложной работе Беляк и Костров привлекли Микулича, Крупина, Якимчука, Горленко и других подпольщиков.
Вчера Костров отослал в лес для передачи на Большую землю перечень объектов бомбежки. Самолеты должны были бомбить железнодорожный
«Кажется, все сделано, — размышлял Костров, вышагивая по клетушке. — Остается переговорить с надзирателем тюрьмы, отослать последнее донесение в лес — и можно начинать».
Смущало его только одно — отсутствие Зарубина. Налет на тюрьму являлся, пожалуй, самой сложной и ответственной операцией бригады. А Зарубина не было. Через несколько дней после разгрома школы абверкоманды командование фронтом прислало самолет, на котором командир бригады был вывезен в очень тяжелом состоянии.
— О чем ты думаешь? — спросил Беляк.
Костров поделился с ним своими сомнениями.
— Я уверен, что все пройдет хорошо, — сказал Беляк. — По-моему, самая большая заслуга Зарубина именно в том и состоит, что он вырастил командиров, за которых можно не беспокоиться и которые всегда его заменят. Возьми любого: Веремчука, Бойко, Толочко. Орлы! Рузметов? Я помню, как он в сорок первом, осенью, спал у меня на квартире. Смотришь на него — мальчишка да и только! А теперь? У него и голос другой стал. Просто диву даешься. Я, откровенно говоря, когда узнал, что его сделали начальником штаба, подумал: «Был боевой парень, а будет писарь». Ведь получилось иное. Зарубин сделал из него своего боевого помощника. Так что Зарубин может сейчас спокойно поправляться. Его питомцы не подведут.
Кострову припомнились некоторые операции, разработанные и проведенные Рузметовым, и он мысленно согласился с Беляком. Рузметов подходил к каждому делу не менее серьезно, чем Зарубин. Правда, будучи кадровым офицером и имея боевой опыт, Зарубин многие сложные вопросы легко решал самостоятельно. Зато Рузметов во всех трудных случаях смело прибегал к «коллективному уму». Он созывал совещания командиров и выносил вопрос на их обсуждение. Ведь план предстоящего налета на тюрьму тоже был разработан коллективно. Рузметов твердо держался старой истины: «Ум хорошо, а два — лучше».
— Пожалуй, ты прав, Дмитрий Карпович, — коротко сказал Костров. — Рузметову вполне можно довериться.
Наконец появились Микулич и надзиратель тюрьмы Фролов. Микулич тотчас же ушел по делам, а Фролов остался. Ни Беляк, ни Костров до этой встречи его не знали. Но это не помешало деловому разговору.
Лицо у Фролова было бледное, болезненное и какое-то печальное. Говорил он медленно, обдумывая и взвешивая каждое слово и, — что понравилось Кострову, — глядел при этом собеседнику прямо в глаза. Это как бы придавало особый вес каждому его слову, заставляло
К поручению партизан и подпольной организации Фролов отнесся очень добросовестно и собрал все необходимые сведения.
Трехэтажное здание тюрьмы, как он сообщил, настолько забито заключенными, что в камерах нельзя ни сесть, ни лечь. Тюрьма обнесена высокой кирпичной стеной. Во дворе находятся баня, больница, мастерские, канцелярия, гараж, караульное помещение. По приблизительным подсчетам Фролова, в тюрьме содержится сейчас не менее тысячи человек.
Пленные советские офицеры, которыми интересовалась Большая земля, пока еще живы и рассажены по разным камерам второго и первого этажей. Последние несколько дней их не вызывают на допросы: гестаповцы и полиция заняты следствием по делу разгрома школы.
Староста Полищук тоже жив и сидит в общей камере на первом этаже. Его два раза водили на допрос, но, кажется, он отделался пока только легким испугом.
Среди заключенных около ста коммунистов и комсомольцев, схваченных гестаповцами и доставленных в тюрьму из разных мест.
— Охраняется тюрьма крепко, — сказал Фролов. — Один часовой у ворот, на четырех угловых вышках тоже часовые. В караульном помещении постоянно находятся человек пятнадцать да на каждом этаже по два дежурных надзирателя.
— Ключи от камер у кого? — спросил Беляк.
— У надзирателей. На всякий случай ломики нужно припасти. Ломиком раз стукнул, и долой замок, а ключом в горячке, пока попадешь в дырку, много времени уйдет.
«Да еще перепутаешь ключи», — подумал Костров и сделал заметку в своей книжечке.
— Как фамилия начальника тюрьмы? — спросил он.
— Майор Квачке. Он немец. А его заместитель Шурпак — русский из белогвардейцев, — ответил Фролов.
Обе фамилии также попали в книжечку начальника разведки.
Далее Фролов рассказал, что под тюрьмой есть большое бомбоубежище. Пользуются им все кроме заключенных. Все караульные посты связаны между собой электросигнализацией. В кабинете начальника тюрьмы, его заместителя и в комнате дежурного стоят телефоны.
Костров продолжал делать заметки. В таких случаях полагаться на память было нельзя.
— Кто находится в больнице? — поинтересовался Беляк.
— Сейчас там народу немного, — ответил Фролов. — Но этих в расчет не принимайте. Кто попадает в больницу, через несколько дней — человек конченый. В больницу кладут после допросов.
Беседа с Фроловым заняла более часа. Условившись об очередной встрече, его отпустили. Костров сел писать донесение в лес.
…Когда Костров уже собирался спать и сооружал себе ложе, неожиданно появился Микулич.
И Беляк и Костров по лицу старика сразу определили, что он пришел с какой-то важной вестью.
— Ты что, старик, на ночь глядя пожаловал? — спросил Костров.
Губы Микулича растянулись в ухмылке.
«Старый хитрец, — подумал Беляк. — Никогда сразу не выложит. Сейчас начнет загадки загадывать».