Георгий Брянцев По ту сторону фронта
Шрифт:
— Убил!… Наповал убил!… — почти всхлипывал Веремчук, держась за живот. — Надо же придумать!… Кто это соорудил?
Оказалось, что чучела соорудил партизанский парикмахер Суровецкий, который тридцать лет работал гримером в разных театрах.
Ночью разведчики повели Веремчука и Добрынина к наблюдательному пункту, с которого хорошо был виден мост. Оба вооружились трофейными цейсовскими биноклями.
На рассвете они достигли пункта, облюбованного разведчиками. Здесь росли кусты орешника, в которых можно было хорошо замаскироваться. До моста оставалось около километра, но сильные десятикратные бинокли позволяли наблюдать
Разведчики правильно говорили, что отсюда видно как на ладошке: и кусок железнодорожного полотна, и мост, и копошащихся на нем немцев. На мосту, видимо, меняли шпалы.
В начале шестого, когда солнце уже залило светом всю равнину, раздался пискливый свисток паровоза и из лесу вылетел поезд.
— Пассажирский, — сказал Добрынин.
Веремчук посмотрел на часы.
— Через семь минут Рахматулин пустит дрезину, — заметил он.
И вдруг поезд резко сбавил ход и пошел совсем медленно, едва заметно приближаясь к мосту. Около моста стоял немец с флажком.
— Вот и все! — сказал Добрынин и зло выругался. Он даже хотел подняться с земли, но Веремчук удержал его.
Прошла минута… две… три… четыре, а паровоз только подходил к мосту. Он шел все тише и тише.
Добрынин не отрывал глаз от бинокля. Веремчук, бледный, взволнованный, то смотрел на мост, то переводил взгляд на часы, отсчитывая секунды.
— Дрезина! — вдруг приглушенно вскрикнул один из разведчиков.
«Все погибло, — решил Веремчук. — Взлетят на воздух один-два вагона, и делу конец. Стоило из-за этого тратить время, изобретать, ломать голову, портить нервы. Как же ребята не проследили, что поезд около моста замедляет ход?
А дрезина стремительно летела вперед, и на ней сидели два чучела, одно — спиной, другое — лицом к мосту.
«Точно живые! — невольно подумал Веремчук. — Что здорово, то здорово!»
В это время на мосту заметили дрезину и всполошились. По путям побежал человек, размахивая флагом. Состав медленно проходил через мост. Дрезина быстро приближалась.
— Ура! — вдруг завопил Веремчук. — Вы понимаете, что получится? Замечательно будет… Давай… давай… нажимай! — кричал он, взмахивая руками, словно скакал на неоседланной лошади. — Еще!… Еще!…
Дрезина проскочила мимо ошеломленного немца с флажком в руках. Он еле успел отскочить в сторону, не удержался на ногах и упал под откос.
На мосту солдаты размахивали руками и лопатами. А дрезина неслась и неслась вперед.
И когда последний вагон поезда съезжал с моста, в хвост состава с ходу врезалась дрезина. Вначале партизаны увидели ослепительную вспышку пламени, которая показалась им ярче солнца, затем в воздух взметнулось что-то черное, большое, и, наконец, раздался огромной силы взрыв, потрясший землю. Когда все затихло, на месте моста осталась торчать странная тонкая жердь, приподнятая, как открытый семафор.
14
5 июля 1943 года немцы предприняли свое летнее наступление на Орловско-Курском и Белгородском направлениях. Началась вошедшая в историю великая битва на Курской дуге.
С 6 по 11 июля, за пять дней, советские войска уничтожили более двух тысяч немецких танков, семьсот самолетов.
15 июля Совинформбюро объявило, что наши войска, расположенные севернее и восточное города Орла, после ряда контратак перешли в наступление против немецко-фашистских
24 июля товарищ Сталин в своем приказе указал, что немецкий план летнего наступления нужно считать полностью провалившимся.
5 августа войска Брянского фронта освободили Орел, а войска Степного и Воронежского фронтов — Белгород.
Прогремели первые победные салюты.
— Смотрите, что получается, — весело говорил Снежко. — Я обязательно вычерчу диаграмму. В 1941 году они наступали по всему фронту в течение пяти месяцев, в 1942 году по фронту в триста шестьдесят километров — три месяца, а в этом году по фронту в шестьдесят километров всего лишь десять дней.
— Точно, точно! — отозвался его сосед, молодой широколицый парень. — А кричали сколько! Их командующий под Орлом, генерал Модель, перед началом наступления хвалился, что фюрер снабдил их таким оружием, которым они сразу отобьют у нас дыхание.
— А им вот и печенки отбили.
— Это не Франция, на которую потребовалось тридцать семь дней…
Разговор происходил в палате подмосковного госпиталя. Никто еще не спал, хотя было поздно. Окна были открыты, и ветер играл большими шелковыми занавесками.
Вошла дежурная сестра.
— Товарищи, пора спать. Вы же меня подводите, — сказала она притворно сердитым голосом. — У соседей давно темно.
— Там счастливцы, Мария Даниловна. Без крови, без нервов, а мы…
— Довольно! — уже требовательно сказала сестра. — Там просто более сознательные люди.
— Ах, вот как?!
— Да, именно так. Тушу свет…
— Еще десять минуточек, Мария Даниловна!
— Ни одной секунды. Все… — И дверь закрылась.
Но спать никто не хотел. Все были взволнованы событиями. Как только затихли в коридоре шаги, свет снова зажегся. Трое раненых сползли с кроватей, забрались на широкий подоконник и закурили. Несколько человек, в том числе и Снежко, возвратились к висевшей на стене карте. Строили догадки, что принесет завтрашний день, о взятии каких городов известит приказ Верховного Главнокомандующего.
Кровать Кострова — самая крайняя. Снежко лежит во втором ряду, недалеко от него, а Зарубин — в третьем, у самой двери. Свое место Зарубин считает «стратегически выгодным». Он первым узнает, что творится в коридоре. Идет ли главврач, или спешит сестра, — Зарубин тотчас информирует товарищей, и они быстро принимают все меры предосторожности.
Закинув руки за голову, Костров лежал на койке и вспоминал о прошедших днях.
…Тяжелые ранения на долгое время вырвали его, Зарубина и Снежко из партизанских рядов. Два дня спустя после налета на тюрьму в лагерь прибыли два транспортных самолета, и все тяжело раненные и больные были вывезены на Большую землю. Они со Снежко попали в тот же госпиталь, где лежал Зарубин, и даже в одну палату с ним. В этом помогла им Наталья Михайловна Зарубина. Сначала Трофима Снежко хотели перевести в далекий тыловой госпиталь. Доводов друзей никто и слушать не хотел. Да и какие это были доводы: «Вместе воевали, вместе хотим лечиться». Исходя из этого, надо было бы создавать взводные, ротные госпитали. Костров и Зарубин это прекрасно понимали, но уж очень велико было желание Снежко остаться с ними, очень трогательны были его настойчивые просьбы. Вряд ли из этого что-нибудь получилось, если бы не пришла на выручку Наталья Михайловна.