Георгий Конисский
Шрифт:
Во времена Конисского в отечественной философии было распространено деление форм на субстанциальные и акцидентальные, при помощи них объясняли различные явления и процессы. В философии, как и в специальных науках, особенное распространение получило понятие субстанциальной формы. Посредством этой формы объясняли коренные различия между вещами. Например, дерево отличается от железа, вода — от огня, потому что у них разные субстанциальные формы. Когда тело меняет свое состояние, например вода замерзает, железо плавится, то изменение это является следствием замены одной субстанциальной формы другою. Если же изменение не касается сущности тела, а, скажем, цвета, размера, температуры и т. п., то здесь выступают акцидентальные формы. Из факта, что одни тела, подброшенные вверх, падают на землю, а другие — парят в воздухе, делался вывод, что одним присуща одна субстанциальная форма (тяжесть), а другим — другая (легкость). Явления же, которые не удавалось объяснить таким способом, приписывались „таинственным“ качествам вещей.
Теория форм, которую
Самым сложным для Конисского в этой теории является вопрос, откуда берутся формы? Доводы Аристотеля, что формы выводятся из материи и так в ней хранятся, не кажутся ему исчерпывающими:…быть выведенным из материи — это не значит порождать форму вне материи и потом к ней присоединять; это происходит внутри самой материи. С этим легко соглашаюсь, но вопрос этим не исчерпывается» (там же, 160). Да и противоречит такое утверждение тезису о пассивности первоматерии, которая без формы, согласно Аристотелю, не может даже существовать. Неприемлема для профессора и мысль Платона, она для него звучит как «странная сказка»: «…он учит, что формы из идей ее самой (материи. — М. К.), будто из истоков, вливаются в материю, словно в хранилище. Ничто не выливается из ничего, разве пустые грезы, какие суть идеи Платона…» (там же). Сам Конисский не может придумать ничего существенного, проясняющего этот темный и запутанный схоластами вопрос. Он не воспринимает и теорию божественного происхождения форм, поскольку пытается все в природе объяснить естественными причинами. Мысли схоластов о происхождении форм профессор называет «выдумкой, недостойной разумного человека». О себе он говорит: «Я не могу придумать ничего правдоподобного о происхождении форм, и это признание следует считать выводом» (там же, 162). Такое признание еще раз подтверждает, что учение Аристотеля о материи и форме он преподавал, уступая традиционной схеме академических курсов.
Учение о первооснове вещей — материи профессор детально излагает в соответствии с теориями представителей философии Нового времени, в частности Декарта, Гассенди. Опираясь на эти теории, на данные исследований современных ему естествоиспытателей, в том числе и отечественных, Конисский говорит о материи как первооснове мира, обладающей различными свойствами.
Самое важное свойство — сохранение материи в процессе изменений. В постоянном изменении вещей материя сохраняется неизменной как основа всех процессов: «Есть… какой-то субъект, который после разрушения одной вещи не гибнет, а переходит к другой, и, поскольку в нем имеются определенные свойства… некоторые из них он даже несет с собой в новую вещь» (там же, 155). Из наблюдений над естественными процессами, например, горением дерева, бумаги, гниением продуктов и вещей, Конисский делает вывод о непорождаемости и неуничтожимости материи: «О материи установлено точно, что она такая же самая, какой была в старой, переходит в новую вещь, а не рождается и не уничтожается» (там же, 159); «Вообще во всех вещах дается какой-то общий субъект (subiectum quod subicitur), даже если мы и не постигаем его ощущениями» (там же, 155). Этот «общий субъект» он называет «началом», «первоосновой». «Повседневный опыт каждому может показать изменение бытия вещей» (там же, 150), однако изменяются они не целиком, у них есть что-то общее, неизменное, «ибо, когда одни вещи прекращают [существование], другие необходимо начинают его, и то, из чего они начинаются и из чего состоят, то именно и будет началом [первоосновой]» (там же). Такое начало Конисский понимает как внутренний принцип бытия материальной вещи, «физический принцип», раз сотворенный богом и навсегда данный природе.
Профессор не осмеливается прямо провозгласить тезис о вечности
Конисский утверждает также, что материи присуща собственная сущность и собственное существование, правда обусловленное всемогуществом бога: «Материя, если она является хранилищем форм, по природе упреждает форму. Значит, она имеет собственное существование и может стойко существовать без формы, вследствие наивысшего могущества бога» (там же, 157). Весь окружающий мир — материальные вещи. Самое материю мы не ощущаем, однако ощущаем вещи — проявление и воплощение материи. Материя небесных тел не отличается от материи земных вещей. Наш материальный мир неодинок во Вселенной. Возможность существования других подобных миров тоже вытекает для Конисского из всемогущества бога: «…те авторы пусть знают, когда стремятся доказать единичность мира, что они отрицают всемогущество бога» (там же, 230). Такие мысли очень близко подводят Конисского к признанию вечности материи; логика рассуждений такова: если бог существует испокон веков и нельзя допустить, чтобы он, существуя, не мог творить, — он же всемогущ, а материя им сотворена, — то сам по себе напрашивается вывод о вечности материи.
Однако толкование проблемы материи у Конисского внутренне противоречиво. С одной стороны, он отождествляет ее с природой, которая сама себя удовлетворяет, с другой — материя лишь «пассивный принцип различных изменений». Сформулированный Аристотелем дуализм телесной материи как пассивного начала и духовной формы, как начала активности, творчества надолго определил решение проблемы материи. Этот дуализм преобладает и в трактовке материи у Конисского.
Соглашаясь с Аристотелем и Декартом в том, что материя-природа является пассивным принципом всех происходящих в ней изменений, Конисский вынужден искать и активное начало этих изменений, в первую очередь источник и причину движения. Физика Аристотеля объясняла движение тел скрытыми в них качествами — тяжестью и легкостью, сгущением и разжижением, теплотой и холодом и т. п. Не менее популярная теория толчка видела источник движения во внешней силе (impetus). В XVII в. гипотезы эфира и вихревых движений Декарта, закон всемирного тяготения Ньютона исправили и дополнили аристотелевскую теорию движения.
Г. Конисский в поисках причин движения не увлекается внешними силами, он стремится найти источник такой силы в самих телах. Причина движения, по его словам, понятна и вполне материальна: «Можно сказать, что наиболее вероятной причиной движения в легких и тяжелых телах является легкость и тяжесть тел, нежели первотолчок, как по Аристотелю, или направленные потоки частиц, согласно Гассенди, или вихри материи, по Картезию» (10, 353).
Вспомним, что, по представлениям Аристотеля, четыре стихии (земля, вода, воздух и огонь) размещены во Вселенной концентрически (т. е. по разным окружностям с одним центром), или, что то же самое, так размещены их «естественные места». Если стихию, размещенную выше, насильно перемещать на место нижней, то она стремится вернуться в свое естественное место, т. е. приобретает «легкость». Согласно Аристотелю, тяжесть и легкость тел легко переходит одна в другую. Тела могут быть тяжелыми или легкими в зависимости от места, где они пребывают. Однако уже ближайшие последователи Стагирита под влиянием теории атомистов признавали, что все тела тяжелые. Следовательно, все они тянутся к Земле, и в принципе в природе нет абсолютно легких тел. Там, где мы наблюдаем попытку тел оторваться от Земли, происходит лишь вытеснение легкого вещества более тяжелым. Научное обоснование этой теории дали Гильберт, Галилей, Кеплер.
Под влиянием новых физических теорий Конисский делает вывод, что вещи различаются между собой лишь степенью плотности, являющейся причиной их тяготения вниз или вверх. Природу тяжести и легкости он объяснить не может, хотя и говорит, что разницу между ними мы легко воспринимаем ощущениями: «…и сама тяжесть не что иное, как большая плотность, а легкость — большая разжиженность; я не вижу, что можно противопоставить этой мысли, которую считаем единственной нашей, пусть и не совсем верной» (5, 200–201).
Механистическое миропонимание, объясняя всякое движение влиянием внешней силы, не могло обойтись без теории перводвигателя — бога. Конисский довольно последовательно придерживается своей концепции — «природа сама себя удовлетворяет» — и стремится всякое изменение в естественных вещах объяснить естественными причинами.
Движение, по его словам, — главное свойство материальной природы, один из четырех атрибутов материальной вещи, каковыми он считает также количество, пространство и время: «Движению принадлежит первое место среди указанных свойств, поскольку оно неотделимо от существующей природы, оно выделяет естественные вещи среди всех неестественных, и им же определяется сама природа. Ибо, когда не совсем понято движение, невозможно до конца понять другие явления в природе, рассматриваемые физикой, так как все изменения, рождение, гибель, вращение небес, движение элементов, действия и влияния, другие взаимострастия и взаимоотношения вещей объясняются движением, и оно является будто главной жизнью Вселенной» (там же, 180–181).