Геракл

Быльцов Сергей

Гера прикрыла глаза и тяжело задышала, упиваясь своим достоинством женским. Отдышавшись, она криво улыбнулась краешком губ и продолжила беседовать со своим добродетельным сердцем:

– Он же грязный развратник. Ему надоело обладать той, кто всегда рядом. Изменяет же он потому лишь, что ему нужно свежее чувство, новизна отношений, все мужчины восторженно сходят с ума от первой близости – «ночи тайн». Меня же он знает прекрасно, и против этого знания даже девственность, обретаемая мной после купания в Канатосе, не всегда помогает, и тогда вся надежда только на пестроузорный Пояс Киприды… Разве ж это справедливо?! И как мне бороться против несправедливости, ведь намного он сильнее меня… да и нельзя принудить насильно к любви. Может мне добиться суда справедливого над своевольным мальчишкой Эротом, чтобы бессмертные небожители изгнали его с

блистательных высей Олимпа за то, что без конца их смущает и ссорит между собою, нагл и дерзок с ними, непочтителен? И, крылья срезав, чтобы в небеса взлететь он обратно не смог, прогнать к людям, а крылья кому-нибудь из божественной черни отдать? – Нет, жить совсем без любви бессмертным никак не возможно. Если б я смертной была, то предпочла бы сто раз умереть, чем лишиться супружества Зевса… А ведь не в одиночку любимый супруг мне изменяет, а с кем-то… Да, надо особенно жестоко наказывать всех развратниц, которые сами лезут цепко в объятья к нему, и не быть мягкой, как раньше: На остров Эгины я мор наслала, а саму дочку Асопа не тронула – это ль не мягкость? Ио, юную жрицу свою я всего лишь превратила в белую телку и слепня на нее натравила – смех, да и только. Притворной скромнице Лето нигде не давала родить, но ведь родила же! Со спутницей Артемиды Каллисто я обошлась уже посерьезней – с помощью Гекаты человечью наружность у нее отняла и добилась, чтоб Стреловержица ее, как медведицу, расстреляла из лука, выпустив в нее семь стрел золотых. Глупую Семелу в образе ее кормилицы Берои надоумила я превосходно, и она сгорела в пламени молний, но Дионис все же родился из бедра Зевса. Здесь я не все додумала и предусмотрела. Кажется это и все… Должно быть я не сделала и сотой доли того, что должна была бы сделать, будь я на самом деле царицей зол. Надо не просто быть неумолимо-жестокой ко всем блудницам, что Зевсу с легкостью отдаются, надо, чтобы все знали мою злокозненность и неотвратимого наказанья страшились! Тогда сто раз подумает очередная непотребная девка перед тем, как Зевсу с готовностью податливое тело свое для порочных утех предоставить.

Когда же Гера зоркими своими глазами увидела с кручей Олимпа, как Алкмена в своем дворце пояс расторгла, то уж нигде не могла найти себе места и, размазывая по лицу слезы, трясущимися губами грозила сопернице:

– Только родов твоих, блудница микенская, мне не хватало, чтобы твой плод нечестивый сделал оскорбление моей добродетели явным, всем показав гнусную мерзость Зевеса и мою перед ним слабость. Не над Кронидом – надо мной богини и боги в тайне будут смеяться и за спиной на меня показывать пальцем… Ну, так просто, Алкмена, это тебе не пройдет. Справедливость требует за такие мучительные обиды строго наказывать. Долго, развратница, будешь корчиться в родах! Посмотрим, как и когда ты родишь, да и родишь ли?!

55. Гера приказывает Илифии Никиппы роды ускорить, а Алкмены – задержать

Чтобы помешать сыну Зевса от Алкмены родиться в объявленный день первым, Гера вызвала свою послушную дочь богиню родовспоможения Илифию и, подойдя к ней вплотную, заглянула в глаза ей и удовлетворенно сказала:

– Милая дочь, ты всегда была мне покорна, будь и сегодня такой. Сделай Илифия сначала так, чтобы у носившей сына во чреве лишь седьмой месяц Никиппы и микенского царя Сфенела ребенок как можно скорее родился. Выведи младенца Сфенелида на свет, хотя и незрелого, но это не все. Необходимо, чтобы первенец супруги Амфитриона Алкмены как можно позже на свет появился или даже совсем не родился… Да, это было бы лучше всего, ведь при родах нередко умирают и сами роженицы, и их дети.

Многим богиням Илифия блеклой своей красотой уступала. У нее был мясистый нос, похожий на небольшой мячик, округлые глаза в обрамлении коротких редких белесых ресниц, рыжие волосы и такие же редкие рыжеватые брови, совсем не похожие на сросшиеся на переносице густые черные брови отца.

От последних слов матери, излучающие смирение и доброту глаза дочери стали совсем круглыми, а брови полумесяцем вверх взметнулись.

– Мать моя и царица! Пусть не волнуется твое милое сердце. Я сделаю так, что Никиппа безболезненно и быстро родит, даже если она ребенка не доносила. Но как мне задержать роды Алкмены? Да и хорошо ли мне делать такое?

Гера не довольно нахмурила свои красиво изогнутые в меру пушистые темные брови и, сузив большие, как у телки глаза, недоверчиво на дочь посмотрела, как бы желая убедиться в ее

искренности. Потом, сморщив чуть подкрашенные в нежно розовый цвет губы, она мотнула головой и устало сказала:

– Неужели, милая дочь, и этому тебя должна я учить, ведь ты богиня родовспоможения, а не я. Я же – разрешительница родовых мучений и вот этими медными ножницами роженицам помогаю обычно. Но с Алкменой случай особый – обидела она меня очень и унизила перед всеми богами, а теперь еще хочет всеобщим посмешищем сделать. Поэтому мы с тобой, как бессмертные богини и добродетельные женщины, я – как мать и ты, как послушная дочь, должны примерно ее наказать, чтоб другим не повадно было наше женское достоинство оскорблять!

– Я никогда не мешала рожать и не знаю, как это делать…

Илифия наклонила голову набок и смотрела на мать с такой детской надеждой в простодушных круглых глазах, что Гера чуть не расхохоталась, но быстро взяла себя в руки и сердитым голосом стала дочери объяснять:

– Некогда я учила тебя как роженицам помогать, и ты хорошо все усвоила. У Алкмены же все, чему я тебя научила надо будет делать наоборот! Придя в дом к роженице, как обычно, сразу на жертвенник сядь, у Алкмены он возле самых дверей. И вот тут начинай делать все наоборот. Не раздвигай как можно шире колени, а, напротив, скрести свои узкие никогда не рожавшие бедра, потом колени и голени переплети и крепко сожми обе руки в кулаки, прижав их к груди. Тебе известные заклинания, чтобы быстро родить тихо шепчи, но только наоборот, тогда они вдобавок к сжатым бедрам и кулакам будут мешать завершиться благополучно даже уже начавшимся родам… А теперь, Илифия, поспеши! Помоги сначала Никиппе, а потом мигом к Алкмене!

Илифия с удовольствием помогла быстро родить Никиппе слабенького семимесячного мальчика, названного Эврисфеем, который стал наследником Сфенела. Затем богиня родовспоможения, скрепя сердце, отправилась во дворец Амфитриона выполнять вторую часть приказа своей властной родительницы, открыто перечить которой она с детства боялась.

Богиня явилась к Алкмене в то самое время, как только начались схватки и сделала все, как научила мать.

56. Тяжелые роды Алкмены

Никто из домочадцев во дворце Амфитриона ничего не понимал: сама богиня родовспоможения Профирея (Преддверница) пришла помогать царице Алкмене, но та вопила, как безумная от боли, однако родить никак не могла.

Мойры, учитывая всю важность родов Алкмены, внимательно наблюдали за нею с крутой горной вершины, соседствующей с обильноложбинным Олимпом. Эту вершину боги и люди называли Незримой потому, что, когда Гелиос освещал ее своими лучами она, как огромный алмаз сверкала вечными снегами и льдами, и ничего рассмотреть на ней было нельзя.

Дщери великой Ананке знали, что роды Алкмены будут очень тяжелыми, ибо она выносила двойню, причем один ребенок размерами намного превосходил всех рождавшихся до сих пор смертных детей. Мойра Лахесис знала и о том, что Илифия по приказу матери будет мешать рожденью особенного героя, ведь сама она это выткала в седой пряже грядущих столетий.

Красавица Клото равнодушно вытянула тонкую, как паутинка, нить жизни ребенка, названного Эврисфеем и взялась за конец толстой крученой нити, которая торчала из веретена Ананке и с силой пыталась вытянуть судьбоносную нитку Геракла, но ничего не получалось – будущий великий герой никак не появлялся на свет. Ткачиха Лахесис обеспокоенно поднялась со своего вечного кресла, и найдя в Полотне Судеб ниточку жизни девы Галантиды накинула на нее из своего кулька маленькое колечко. Старая лишь обликом Мойра повернула к красавице – сестре изрезанное морщинами бесстрастное лицо и одними глазами сказала:

– В роды Алкмены, кроме Илифии, может непредвиденно вмешаться дочь Первозданного Хаоса древняя Тюхе. Конечно, Милихиос намного слабее матери нашей Ананке, но порой у нее получается невозможное, и тогда, как ты знаешь, без всякой причины может случиться все, что угодно. Помнишь, как родился Тифон с непредвиденно силой чрезмерной! А сейчас, при родах может умереть, как Алкмена сама, так и ее не родившийся сын, тем более что родам Алкмены послушная матери Илифия добросовестно будет мешать. Смерть особенного сына Алкмены и Зевса нам никак нельзя допустить, ведь Необходимостью ему предначертано истребить самых ужасных чудовищ, расплодившихся на земле не без помощи Тюхе и убить нечестивых владык, которых немало из-за предоставленной людям свободы выбора матерью нашей.