Геральт (сборник)
Шрифт:
– Поразительно, – паскудно ухмыльнулся ведьмак. – Как будоражит всех мой нейтралитет. Всем не терпится заключать со мной пакты и союзы, предлагать сотрудничество, втолковывать, что необходимо делать выбор и присоединяться к соответствующей стороне. Вильгефорц, ты напрасно теряешь время. В этой игре я тебе партнер не равный. Не вижу возможности оказаться вместе на одном полотне в Галерее Славы. Тем более – на батальном.
Чародей молчал.
– Расставляй, – продолжал Геральт, – на своей доске королей, ферзей, слонов и пешек, не обращая на меня внимания, потому что я на этой шахматной доске значу
– Ты фаталист.
– Да. Хоть это и еще одно слово, которого я знать не должен. Повторяю: это не моя игра.
– Неужто? – Вильгефорц перегнулся через стол. – В этой партии, ведьмак, на шахматной доске уже стоит черная ладья, намертво связанная с тобой узами Предназначения. Ты знаешь, о ком я, верно? Думаю, ты не хочешь ее потерять?
Глаза ведьмака превратились в щелочки.
– Что вам нужно от ребенка?
– Есть только один способ узнать.
– Предупреждаю: я не допущу, чтобы ее обидели…
– Есть только один способ сделать это. Я предложил тебе его, Геральт из Ривии. Обдумай мое предложение. У тебя впереди целая ночь. Думай, глядя на небо. На звезды. И не перепутай их с теми, которые отражаются в поверхности пруда. Песок в часах пересыпался.
– Я боюсь за Цири, Йен.
– Напрасно.
– Но…
– Поверь мне. – Она обняла его. – Поверь, прошу тебя. Не обращай внимания на Вильгефорца. Он – игрок. Он хотел тебя обмануть, спровоцировать. И частично ему это удалось. Но это не имеет значения. Цири – под моей опекой, а в Аретузе она будет в безопасности, сможет развить свои способности, и никто ей не помешает. Никто. Однако о том, чтобы она стала ведьмачкой, забудь. У нее иной дар. И иным свершениям она предназначена. Можешь мне поверить.
– Я верю тебе.
– Какой прогресс! А о Вильгефорце не думай. Грядущий день прояснит многое и разрешит массу проблем.
«Грядущий день, – подумал он. – Она что-то от меня скрывает. А я боюсь спросить. Кодрингер был прав. Я попал в дикую кабалу. Но теперь у меня нет выхода. Приходится ждать, что принесет грядущий день, который якобы прояснит многое. Приходится ей верить. Я знаю: что-то должно случиться. Подожду. И подлажусь к ситуации».
Он взглянул на секретер.
– Йен?
– Я здесь.
– Когда ты училась в Аретузе… Когда спала в такой же комнате, как эта… У тебя была куколка, без которой ты не могла уснуть? Которую днем усаживала на секретер?
– Нет. – Йеннифэр резко пошевелилась. – У меня вообще не было кукол. Не спрашивай об этом. Пожалуйста, не спрашивай.
– Аретуза, – шепнул он, осматриваясь. – Аретуза на острове Танедд. Ее дом. На многие годы… Когда она отсюда выйдет, будет зрелой женщиной…
– Прекрати. Не думай и не говори об этом… Лучше…
– Что, Йен?
– Люби меня.
Он обнял ее. Прикоснулся. Нашел. Йеннифэр, невероятно мягкая и жесткая одновременно, громко вздохнула. Слова, которые они произносили, обрывались, тонули во вздохах и ускоренном дыхании, переставали что-либо значить, рассеивались. Они умолкали, сосредоточивались на поисках самих себя, на поисках
Они отыскали друг друга, преодолели страх, а минуту спустя нашли истину, которая вспыхнула у них под веками поражающей, ослепительной очевидностью, стоном разорвала сжатые в отчаянии губы. И тогда время спазматически дрогнуло и замерло, все исчезло, а единственным живым чувством было прикосновение. Минула вечность, вернулась реальность, а время опять дрогнуло и снова сдвинулось с места, медленно, тяжело, словно огромный перегруженный воз. Геральт взглянул в окно. Луна по-прежнему висела на небе, хотя то, что случилось мгновение назад, в принципе должно было бы сбросить ее на землю.
– Ой-ей-ей, ой-ей, – после долгого молчания проговорила Йеннифэр, медленным движением стирая со щеки слезинку.
Они лежали неподвижно на разбросанной постели, под шум дождя, среди исходящего паром тепла и угасающего счастья, в молчании, а вокруг них клубилась бесформенная тьма, перенасыщенная ароматами ночи и голосами цикад. Геральт знал, что в такие моменты телепатические способности чародейки обостряются и усиливаются. Поэтому старался думать только о прекрасном. О том, что могло принести ей радость. О взрывной яркости восходящего солнца. О тумане, стелющемся на рассвете над горным озером. О хрустальных водопадах, в которых резвятся лососи, такие блестящие, словно они отлиты из серебра. О теплых каплях дождя, барабанящих по тяжелым от росы листьям лопухов.
Он думал для нее. Йеннифэр улыбалась, слушая его мысли. Улыбка дрожала на ее щеке лунными тенями ресниц.
– Дом? – вдруг спросила Йеннифэр. – Какой дом? У тебя есть дом? Ты хочешь построить дом? Ах… Прости. Я не должна…
Он молчал. Он был зол на себя. Думая для нее, он против своего желания позволил ей прочесть мысль о ней.
– Прекрасная мечта. – Йеннифэр нежно погладила его по руке. – Дом. Собственноручно построенный дом, в этом доме ты и я. Ты бы разводил лошадей и овец, я занималась бы огородом, варила еду и чесала шерсть, которую мы возили бы на торг. На денежки, вырученные за шерсть и дары земли, мы покупали бы все необходимое, ну, скажем, медные казанки и железные грабли. Время от времени нас навещала бы Цири с мужем и тройкой детей, иногда на несколько деньков заглядывала бы Трисс Меригольд. Мы бы красиво и благолепно старели. А если б я начинала скучать, ты вечерами насвистывал бы мне на собственноручно изготовленной свирели. Всем известно: игра на свирели – лучшее лекарство от хандры.
Ведьмак молчал.
Чародейка тихонько кашлянула и сказала:
– Прости.
Он приподнялся на локте, наклонился, поцеловал ее. Она резко пошевелилась, обняла его.
– Скажи что-нибудь.
– Я не хочу тебя потерять, Йен.
– Но я же твоя.
– Эта ночь кончится.
– Всему на свете приходит конец…
«Нет, – подумал он. – Не хочу так. Я устал. Я слишком устал, чтобы спокойно принять перспективу концов, становящихся началами, с которых надо все начинать заново. Я хотел бы…»