Герберт Гувер — великий гуманист и индивидуалист

Зельдич Юрий Владимирович

Президент, только войдя в Белый дом, немедленно развил бурную деятельность. Запретил эксплуатацию нефтяных скважин на общественных землях; министру юстиции велено было перестать делать вид, что гангстеризма не существует. Был арестован и судим Аль Капоне, убийца и главарь мафии, за ним ворох его бандитов. Полную предложенную президентом пенитенциарную реформу Конгресс, пожалев деньги, не утвердил, но построенные новые тюрьмы (среди них знаменитый Алькатрас в заливе Сан-Франциско) и увеличение расходов на содержание охраны и заключенных принесли пользу тем и другим — случай редкий в истории. В июне Гувер выпускает билль

«О здоровье детей», соответствующая конференция под его патронажем, найдя, что 6 млн американских детей недоедают, рекомендовала запретить детский труд, учредила общественную

службу помощи детям и Институт охраны детей. Территорию Национальных парков Гувер увеличил на 40 %. Объявил заповедными леса секвой в Калифорнии, запретил истребление мигрирующих птиц. Подписал закон — несмотря на вопли бизнесменов, — который расширял права профсоюзов. Для солдат-ветеранов выпустил ордера, предписывающие их прием на государственную службу. Конгресс отказался запретить суд Линча, несмотря на настояния Гувера, но где только мог президент защищал права этнических меньшинств. Невзирая на протесты своих финансистов, увеличил ассигнования Бюро по делам американских индейцев, с тем чтобы удвоить, утроить обеспечение их детей и построить современную больницу. Назначил специального советника в министерство труда по развитию бизнеса афроамериканцев. (Покупая в 1921 году дом в Вашингтоне, отверг пункт договора, который запрещал продавать дома евреям и неграм.) Но буря разразилась, когда Лу Гувер пригласила на чашку чая только что избранного в Палату представителей черного республиканца Оскара Де Приста. Три южные легислатуры приняли резолюцию с осуждением первой леди. Южные газеты кричали: «Лу Гувер осквернила Белый дом!» Президент сказал своей жене: «Пусть такой мир отправляется в ад».

Это беглое перечисление сделанного Гувером в первые дни президентства никак не согласуется с образом упрямого ретрограда, не желающего видеть ничего, кроме нужд бизнеса, не вяжется с репутацией, сфабрикованной его ненавистниками или людьми, связавшими с его именем Великую депрессию. Эти определения злобно подтасованы. Лондонская «Таймс» писала в некрологе 1964 года: «Его будут поминать как человека, которому отчаянно не повезло. В другое, нормальное время он стал бы великим президентом и принес бы своей стране успех и прогресс».

Причины страшной экономической и социальной катастрофы начала 1930-х годов многократно подвергались анализу. Естественно, суждения выдвигались разнообразные, в том числе и полярные. Одни сводились к уверениям, что имел место неизбежный циклический спад, разве что усиленный гигантски раскрученной экономикой и возросшей численностью населения, другие — что вина целиком лежит на свободной, бесконтрольной игре рыночных сил и на властях предержащих, преступно допустивших это безумие. Обе крайности, как обычно, не учитывают деталей, в которых «прячется дьявол».

Большинство держателей акций покупало их в кредит, платя при покупке 10 % стоимости. Остальное — в рассрочку, при непременном условии по первому требованию уплатить оставшуюся сумму. Золотой стандарт ограничивал денежную массу, сдерживал расширение производства и торговлю, жизнь пошла в кредит. Люди не тратили денег из кошелька, ментальные тормоза исчезли. Кредитная задолженность частных лиц достигла полутора десятков миллиардов долларов. В такой задолженности уже было нечто недоброе, и это ощутили многие; тогда упал эффективный спрос. За ним упали инвестиции и забуксовала промышленность. Биржа акций насторожилась, и испуг пошел лавиной: брокеры потребовали полной выплаты ссуд. Но необходимых сумм у акционеров не было, и они кинулись продавать свои акции. Вчера летевшие вверх, акции, как с трамплина, свалились вниз. Дальше — понятно. Экономический пузырь лопнул, и ядовитые брызги отравили страну. Под напором вкладчиков, изымающих деньги, обанкротились тысячи банков, закрылись кредитные линии малого и среднего бизнеса, сократилось производство, начались увольнения, люди стали предельно экономить, и продажи свернулись до насущных покупок. В этой цепочке каждое падающее звено увлекало за собой другое. Разорение настигло миллионы граждан, десятки тысяч фирм.

Финансово-индустриальные кризисы и раньше обрушивались на Америку: в 1837-м, 1873-м, 1893-м и 1907 годах. Ни правительства, ни законодатели ничего серьезного не предпринимали, и наследовать

Гуверу было нечего. Да и сам он был убежден, что «экономика сама лечит свои раны», а вмешательство правительства даст эффект мольеровских лекарей. Более того, хорошо помнилось, что финансовую систему страны, в 1907 году впавшую в коллапс, спас не всесильный тогда президент Теодор Рузвельт, а частное лицо, Джон Пирпонт Морган, финансист, «владелец заводов, газет, пароходов». Богатейший банкир сохранил наличные средства и выдал недорогой кредит коммерческим банкам. И Гувер, твердо веря в спасительность добровольных усилий, побуждает главные банки создать консорциум — Национальную Кредитную Корпорацию, некую аналогию тогдашней системы Моргана. Он действует как инициатор и координатор, а не руководящий бюрократ. В середине ноября он собирает в Белом доме лидеров индустрии и финансов, агрикультуры и профсоюзов, губернаторов. Он заклинает предпринимателей снижать производство минимально, сохранять уровень зарплаты, профсоюзы — не бастовать, не требовать невозможного. Убеждает железнодорожные компании продолжать расширение сети, Национальную Электрическую Ассоциацию — проводить намеченную модернизацию, советует губернаторам вложить средства штатов в строительство домов. Он призывал всех: успокойтесь, не впадайте в панику, это спад, не именуйте его депрессией. (Предвосхищая слова, сказанные следующим президентом, Франклином Рузвельтом: «Чего мы должны бояться — это страха».)

И «белые и синие воротники» послушались, последовали рекомендациям президента. Торговая палата объявила о создании 170 новых торговых объединений, Генри Форд доложил Белому дому, что увеличивает (!) зарплату своим рабочим.

Не вмешиваясь в управление экономикой, правительство приняло деловое участие в разрешении проблем. Конгресс выделил 150 млн долларов на общественные работы и снизил налог на доходы корпораций. Федеральная резервная система снизила учетную ставку по кредитам. А вот предложение ввести пособия по безработице президент отклонил. Мотив? Пособие уменьшит активность безработных в поисках работы.

Стало казаться, что кризис удастся разрешить весьма быстро и с малыми потерями. 5 декабря на очередном совещании четырехсот «первых лиц» президент заявляет, что ситуация начинает исправляться. В начале следующего, 1930 года рынок акций восстановился до соответствующих месяцев 1929 года. Тревожил лишь низкий уровень потребления.

И тут начинается серия крупнейщих неудач и ошибок Гувера. Словно проклятье повисло над его масштабными мерами.

Для оказания помощи фермерам было создано Федеральное фермерское управление. Оно стало скупать у фермеров зерно, чтобы сдержать падение цен. Однако, не выдержав объемов, стало его продавать. Худшие последствия трудно вообразить. Затем вмешались природные силы. Два года подряд засуха и пыльные бури иссушали поля. Более 800 тысяч фермерских семей потеряли все средства к существованию, многие бежали в города, возводя в предместьях «гувервилли» — укрытия, сколоченные из чего попало.

Огромные запасы непроданной продукции давили на рынок. В ходе предвыборной кампании Гувер обещал фермерам увеличить пошлины на импортное продовольствие. Проект закона встретил множество возражений, и Конгресс обсуждал его два года. Протекционизм приносил пользу неоперившейся экономике в прежние времена, защищая ее от иностранной соперницы, да и то не всегда. Но в глобальном мире такие меры уже были анахронизмом. Тем не менее в июне 1930 года Конгресс утвердил билль, и он поступил на подпись к президенту. На 20 тыс. товаров, в основном промышленных — сельхозпродукты прятались среди них крохотной долей, — пошлины возрастали почти вдвое.

Три дня ходил вокруг стола сумрачный президент, поглядывая на разложенные листы. Еще в мае более тысячи экономистов обратились к Гуверу, призывая его не подписывать билль. Генри Форд назвал повышение тарифов «экономической глупостью». Томас Ламонт, исполнительный директор банка Моргана: «Я почти упал на колени перед президентом, умоляя его применить вето». Госсекретарь Стимсон предостерегал: неизбежное сокращение внешней торговли разрушит международную финансовую систему. Пресс-секретарь, представляя президенту почту, заметил, что такой волны протеста еще не бывало.