Герцог и служанка

Хеймор Дженнифер

Кейт застыла. Осознав, что разглядывает его грудь, она встретилась с ним взглядом. Его голубые глаза затуманились, и по ее телу прошла волна тепла.

Его руки дрогнули. Кейт опустила глаза. Мышцы его вздулись — он силился разорвать цепь, сковавшую запястья.

— Я так хочу тебя коснуться, Кейт. Невозможность это сделать убивает меня.

— Это я хочу касаться тебя.

У него на скулах заходили желваки.

— Это неправильно.

Она посмотрела ему в глаза:

— Неправильно что? Что ты в цепях? Что мой

брат хочет твоей смерти, а ты — его? Или то, что я хочу тебя трогать, а ты хочешь трогать меня? Что именно неправильно?

— Неправильно то, что я не могу трогать тебя так, как мне бы того хотелось. Что не могу доставить того удовольствия…

— Сам факт твоего существования доставляет мне удовольствие.

— Неправильно, что мы сейчас не в моей постели, — тихо продолжил он, — что мы не свободны любить друг друга так, как хотелось бы. Неправильно, что я не могу любить тебя всю ночь на мягкой перине, под теплым одеялом, и что мы не сможем заснуть в теплых объятиях друг друга, когда все закончится.

— Мы не выбираем, где нам быть сегодня или завтра, но сейчас — может быть, только сейчас и никогда больше — я в открытую предлагаю себя тебе. Без всяких обязательств.

— Ты уверена, Кейт? Есть много такого, чего ты не знаешь, не понимаешь пока…

— Я знаю достаточно.

— Ты не знаешь, кто я такой.

Она коснулась его небритой щеки.

— Ты Гаррет. Ты мужчина. А я женщина.

— И этого достаточно?

Кажется, он спрашивал скорее себя, нежели ее, но она все равно ответила:

— Да.

Его тело расслабилось, решимость — улетучилась. Он опустил руки ниже, чуть повыше ягодиц.

Кейт, не сводя с него взгляда, закусила губу, чтобы скрыть ее дрожь. Она потянула за шнурок у ворота его рубашки и обнажила бронзовую грудь. Как, скажите на милость, его кожа приобрела такой красивый сияющий оттенок? Она провела пальцем вдоль выреза рубашки — его кожа обжигала.

Больше всего на свете она жаждала увидеть его обнаженный торс, но он закован в кандалы, и чтобы снять с него рубашку, пришлось бы ее разорвать. И хотя этой ночью все сделалось не важным, Кейт не была дурочкой: Гаррету его рубашка еще понадобится.

— Я не хочу причинить тебе боль, Кейт.

Она уткнулась лбом в его мускулистое плечо.

— Ты не понимаешь. Каждое твое прикосновение — чудесный дар. Как ты можешь сделать мне больно, если каждый раз, когда ты прикасаешься ко мне, я чувствую… — Она замолчала, силясь подобрать верные слова. — Как будто во мне были раны, о которых я и не подозревала, а ты их лечишь. Понимаешь… как будто много маленьких открытых ранок на душе, а твое прикосновение — это бальзам, который их исцеляет. — Она вопросительно посмотрела на него.

Его губы смягчились.

— Понимаю, Кейт. Я то же самое чувствую, находясь рядом с тобой.

Нет, конечно, он не понимает. Не до конца. Как может он понять, зная ее так недолго? Откуда

ему знать, что под бодростью и смелостью она скрывает чувство собственной незначительности? Что она смотрит в лицо жизни без страха только потому, что ей нечего терять? Разве может он знать, что он сломал все барьеры и предложил ей нечто, чего, как Кейт всегда считала, она недостойна? Ощущение, что она чего-то да стоит. Что она важна. Что ее ценят.

— Ты такой хороший, — пробормотала она. Могущественный. Сильный. Властный. Не такой, как она.

— Никогда не верь этому.

— Но я верю. — Она покачала головой. — И никакие твои слова или поступки не заставят меня поверить в обратное, так что…

Его глаза вспыхнули, и он прижался губами к ее губам. Страстный, требовательный поцелуй. Гаррет грубо рванул завязки на ее платье. Лихорадочно отвечая на его поцелуй, Кейт спустила рукава с плеч. Платье тяжело упало на пол вокруг ее лодыжек.

Пришла очередь корсета. Он расшнуровал его, и Кейт освободилась от него и отбросила в сторону. Теперь одна только безыскусная хлопковая рубашка скрывала ее наготу.

Гаррет отступил на шаг. Щеки его разрумянились, грудь тяжело поднималась с каждым вдохом.

Кейт медленно, дюйм за дюймом, поднимала рубашку, а потом быстро сняла ее и отшвырнула в сторону.

Теперь она предстала перед Гарретом абсолютно нагой. Прохладный воздух щекотал ее тело, и руки и ноги ее быстро покрылись мурашками. Грудь ее потяжелела, соски стали особенно чувствительными. Кейт сжала бедра и, как бы сильно ни хотелось ей укрыться от взгляда Гаррета, усилием воли заставила себя опустить руки вниз.

Она смотрела на грязный пол. На обшарпанную стену над койкой, потеки на ней, мерцавшие разными оттенками золота в свете ночника. Куда угодно, только не на него.

— Ты прекрасна. — Бесконечно долгие секунды он не приближался к ней, не касался ее. — Прекрасна и совершенна. Боже, я тебя недостоин.

Она подняла на него глаза, готовая отрицать только что сказанную им глупость. Но не успела: одним шагом преодолев разделявшее их расстояние, он снова заключил ее в объятия. Кейт обвила его шею руками и привстала на цыпочки, чтобы поцеловать. Его пальцы нежно скользили по ее обнаженной спине.

Чувствительная грудь Кейт терлась о его льняную рубашку, и хотя некогда ткань казалась ей мягкой на ощупь, теперь она чувствовала ее как жесткую и шершавую. По ее телу словно пробегали токи от этого ощущения.

Кейт ахнула, не прерывая поцелуя, когда его руки легли ей на ягодицы. Он без усилия поднял ее, и она обняла его ногами. Лязгнула по полу цепь. Гаррет отнес ее на кушетку.

Глава 8

Гаррет был в цепях, но его движения не были неуклюжими. Он мягко опустил Кейт на одеяла, которые она принесла раньше, и погладил атласную кожу ее ног.