Герцог и я
Шрифт:
Под взглядом отца он ощущал себя беспомощным, никому не нужным, брошенным ребенком. Дебилом. Его язык — он чувствовал это — мешал, стал огромным, сухим и напряженным.
Герцог улыбнулся. Улыбка была злорадной, жестокой. Или мальчику показалось?
— Ну, что ты хотел еще сказать? — произнес отец. — А? Говори, если можешь!
— Все хорошо, Саймон, — прошептала няня, бросая уничтожающий взгляд на герцога. — Все в порядке. Ты можешь говорить хорошо, дитя мое.
Ласковые слова, как ни странно, сделали только хуже: Саймон пришел сюда говорить с отцом как взрослый со взрослым, а няня обращается
— Я жду, — повторил герцог. — Ты проглотил язык?
Все мышцы у Саймона так напряглись, что тело задрожало. Отец и сын продолжали смотреть друг на друга, и время казалось мальчику вечностью, пока в нее снова не вторглись слова герцога.
— Ты самое большое мое несчастье, — прошипел он. — Не знаю, в чем моя вина, и, надеюсь, Бог простит мне, если я больше никогда тебя не увижу…
— Ваша светлость! — в ужасе воскликнула няня. — Вы это говорите ребенку?!
— Прочь с моих глаз! — крикнул он. — Можете оставаться на службе, пока будете держать его подальше от меня. — С этими словами он направился к двери.
— Постойте!
Он медленно повернулся на голос Саймона.
— Что ты хочешь сказать? Я слушаю.
Саймон сделал три глубоких вдоха через нос. Его рот оставался скованным от гнева и страха. Он попытался сосредоточиться, попробовал провести языком по небу, вспомнить все, что нужно делать, чтобы говорить без запинки. Наконец, когда герцог снова пошел к двери, мальчик произнес:
— Я ваш сын.
Няня Хопкинс не сдержала вздоха облегчения, и что-то похожее на гордость мелькнуло в глазах герцога. Скорее, не гордость, а легкое удовлетворение, но Саймон уловил это и воспрянул духом.
— Я ваш сын, — повторил он немного громче. — И я н-не… я н-н-не…
В горле у него что-то сомкнулось. Он в ужасе замолчал.
«Я должен, должен говорить», — стучало у него в ушах.
Но язык заполнил весь рот, горло сдавило. Глаза отца сузились, в них было…
— Я н-н-е…
— Отправляйся обратно, — негромко сказал герцог. — Здесь тебе не место.
Слова эти пронзили все существо мальчика, боль охватила его тело, и это вылилось в гнев, в ненависть. В эти минуты он дал себе клятву. Он поклялся, что если не может быть таким сыном, каким хочет его видеть этот человек, то и он, Саймон, никогда больше не назовет его отцом. Никогда…
Глава 1
Семейство Бриджертон, пожалуй, одно из самых плодовитых в высших слоях общества. Подобное усердие со стороны виконтессы и покойного ныне виконта, несомненно, достойно похвалы. Несколько банальным может показаться лишь выбор имен для их восьмерых детей: Энтони, Бенедикт, Колин, Дафна, Элоиза, Франческа, Грегори и Гиацинта — потому что, хотя порядок хорош во всем, некоторым может показаться, что разумные родители могли бы давать своим детям имена вне всякой зависимости от порядка букв в алфавите [1] .
1
Все восемь имен соответствуют восьми первым буквам английского алфавита.
Более того, если вам, благосклонный
Ах, благосклонный читатель, преданный вам автор желает, чтобы во всех семьях существовала такая уверенность…
«Светская хроника леди Уислдаун», 26 апреля 1813 года
— О-ох!
Вайолет Бриджертон с отвращением скомкала листок газеты и швырнула в противоположный угол гостиной.
Ее дочь Дафна сочла благоразумным не обратить внимания на возмущение матери и продолжала заниматься вышиванием. Но не тут-то было.
— Ты читала, что она пишет? — обратилась к ней мать. — Читала?
Дафна нашла глазами комок бумаги, мирно лежащий под столом красного дерева, и ответила:
— У меня не было возможности сделать это до того, как ты так удачно расправилась с ним.
— Тогда прочти! — трагическим тоном велела Вайолет. — И узнаешь, как эта женщина злословит по нашему поводу.
С невозмутимым лицом дочь отложила в сторону вышивание и извлекла из-под стола то, во что превратилась газета. Разгладив листок, она пробежала глазами ту часть «Хроники», которая имела отношение к их семье, и подняла голову.
— Не так уж страшно, мама, — сказала она. — А в сравнении с тем, что она писала на прошлой неделе о семье Фезерингтонов, сплошные комплименты.
Мать с отвращением мотнула головой.
— Ты полагаешь, мне будет легко найти тебе жениха, если эта женщина не прикусит свой мерзкий язык?
Дафна глубоко вздохнула. После двух сезонов в Лондоне одно упоминание о замужестве вызывало у нее боль в висках. Она хотела выйти замуж, правда, даже не надеясь, что это будет обязательно по большой любви. Ведь разве не настоящее чудо — любовь, и разве так уж страшно, если ее заменит просто симпатия, подлинная дружба?
До этого дня уже четверо просили ее руки, однако, как только Дафна начинала думать, что с этим человеком ей предстоит провести остаток жизни, ей становилось не по себе. А с другой стороны, было немало мужчин, которые, как ей казалось, могли бы стать для нее желанными супругами, но некоторое затруднение было в том, что ни один из них не изъявлял намерения взять ее в жены. О, им всем она нравилась, это не вызывало сомнений! Они ценили ее быстрый ум, находчивость, доброту, привлекательность, наконец. Но в то же время никто не замирал в ее присутствии, не лишался дара речи, созерцая ее красоту, не пытался слагать стихи и поэмы в ее честь.