Герцогиня-дуэлянтка
Шрифт:
Minerva Spencer
The Dueling Duchess
Пролог
Париж, 1794 год
– Манон Сесиль Трамбле Бланше! – прошипел Мишель Бланше.
Отец назвал ее полным именем, и это означало, что ею недовольны.
– Я тороплюсь, папа, – возразила девочка.
– Не очень-то похоже! – прошипел отец, больно схватив Сесиль за руку, и потащил за собой.
Но Сесиль не жаловалась и не
О судьбе престарелого аристократа ничего не было известно до вчерашнего дня, когда отец Сесиль получил от него письмо. Судя по всему, герцог был арестован и брошен в печально известную тюрьму Ла Форс.
Сесиль очень любила герцога, ведь он был ей кем-то вроде дедушки, и все же ей хотелось, чтобы отец изыскал иной способ повидаться со стариком. А еще ей хотелось, чтобы этот способ не включал в себя необходимость следовать за ним.
– Он умирает, – ответил отец на вопрос Сесиль, почему им так необходимо ехать в эту ужасную тюрьму. – Он поддерживал нас все эти годы, поэтому мы просто обязаны откликнуться на его просьбу прийти. Это меньшее, что мы можем для него сделать. Нам ничто не угрожает. Охранникам щедро заплатили за то, чтобы они пропустили к герцогу нас и священника. Господь нас защитит.
Сесиль было всего четырнадцать лет, но даже она знала, что Бог отвернулся от церкви и священников, по крайней мере во Франции. Всего несколько недель назад она прочитала о массовом убийстве безоружных священников и монахов, санкционированном государством.
Но даже приспешники действующего правительства более не были во Франции в безопасности – зверь пожирал сам себя. Только в прошлом месяце ненавидимый всеми и внушающий страх Робеспьер оправился на свидание с мадам Гильотиной.
Сесиль не была уверена, что отец говорит правду, ибо ей казалось, что всю жизнь ее окружали лишь жестокость и смерть. Да и существовала ли такая страна, где по улицам можно было ходить, не опасаясь ареста?
– Смотри, куда идешь! – прервал размышления девочки сердитый голос отца.
Подняв глаза, она поняла, что, витая в облаках, едва не столкнулась с тремя жандармами.
– Прости, папа, – прошептала Сесиль, взглянув из-под ресниц на блюстителей порядка, чтобы понять, не привлекло ли ее поведение нежелательного внимания. Но трое мужчин продолжили свой путь, о чем-то весело переговариваясь и не обращая никакого внимания на шарахавшихся от них прохожих.
Впереди виднелись очертания тюрьмы Ла Форс, напоминавшей восставшее из земли чудовище. Если прогулка по улице при свете дня показалась Сесиль просто жуткой, то мысль о визите в эту самую печально известную тюрьму Франции – ведь Бастилия превратилась теперь в груду камней – и вовсе леденила кровь.
– Опусти глаза, дочка, – тихо произнес отец. – И помни, что ты не можешь говорить.
Сесиль коротко кивнула, придав своему лицу глуповатое выражение и ссутулившись под искусственным горбом, что приладил к ее плечу отец с помощью специальной липкой ленты. Это
Они даже изменили ее волосы, втерев в них столько угольной пыли, что блестящие, почти черные локоны девочки превратились в тусклые грязновато-серые патлы.
Теперь она выглядела, точно сгорбленная старуха, а когда приоткрывала рот и виднелись нездоровые зубы – тоже результат мастерства ловкой мадам Дюбуа, – то и вовсе походила на умалишенную.
Шаркая ногами, Сесиль следовала за отцом, который время от времени останавливался, чтобы поговорить с кем-нибудь из тюремщиков, и каждый раз разговор заканчивался глухим звоном монет. Новая Франция, возможно, и избавила общество от эксплуататоров в лице представителей аристократии и церкви, только вот их место тотчас же заняли бюрократы, в ужасающем количестве возникавшие на благодатной почве подобно сорнякам.
Наконец отец и дочь добрались до самого здания тюрьмы, но когда Сесиль уже вознамерилась последовать за отцом и его провожатыми в один из мрачных узких коридоров, ведущих к камерам, охранник схватил ее за руку.
– Старуха останется здесь.
Сесиль вдруг почувствовала, как ее сердце словно подпрыгнуло и застряло в горле, перекрыв доступ кислорода.
– Я заплатил и за нее, – возразил отец.
– Мне вы ничего не платили.
Сесиль не поднимала глаз, а посему скорее услышала самодовольную ухмылку в голосе охранника.
Отец сунул трясущуюся руку в карман своего старого поношенного пальто, в котором он не сразу нащупал затерявшуюся монету, и сказал, передавая ее охраннику:
– Это все, что у меня осталось.
Тот недовольно заворчал, разочарованный жалкой подачкой:
– А как насчет нее?
– Она выжила из ума, поэтому я не даю ей денег.
Охранник с отвращением фыркнул:
– Ладно, ступайте. У вас всего четверть часа.
Отец схватил Сесиль за плечо, и она пошаркала следом за ним.
Они прошли мимо нескольких камер, заполненных дюжинами заключенных. Все они взывали к ним, перекрикивая друг друга, умоляли дать еды, просили что-то передать родным.
Мишель Бланше старался идти быстрее, тащил за собой и Сесиль, но сопровождавший их тюремщик, казалось, был совершенно глух к мольбам и двигался со скоростью улитки.
Сесиль даже заскрежетала зубами, пытаясь сдержать рвущийся из горла крик. Ведь к тому моменту, как этот олух доставит их к камере герцога, отведенное на посещение время истечет и им придется идти обратно!
Казалось, прошла целая вечность, прежде чем сопровождающий остановился и сунул руку под полу тяжелого шерстяного пальто, какие носили все тюремщики. Промозглую тишину нарушил звон множества ключей. Охранник еще целую вечность возился с замком, а затем дверь открылась с таким громким лязгом металла, что Сесиль и Мишель Бланше подскочили от неожиданности.
– Десять минут! – прорычал тюремщик. – И скажите священнику, что ему придется уйти вместе с вами.
Отец и дочь погрузились в почти непроглядную темноту камеры, единственным источником света в которой служил лишь чадящий огарок свечи.