Герцогиня и «конюх»
Шрифт:
– Что это за тон, который вы приняли в последнее время? – затопал ногами Бестужев. – Теперь уж я спрошу вас: что должно это означать?
– Только одно: я чувствую под собой твердую почву.
– И… и давно вы стали чувствовать ее, любезный Бирон?
– С тех самых пор, как вы, ваше превосходительство, породнились со мной через мою сестру секретным браком, а главное – с тех пор, как вы затеяли вашу двойственную игру с Петербургом по поводу «курляндского дела».
– Бирон! – бешено вырвалось у Бестужева.
– Господин резидент! – в тон ему ответил Бирон.
Они встали друг против друга, словно
– То есть как это: я вмешался в «курляндское дело»? – первым нарушил тягостное молчание Бестужев. – Не сошли ли вы с ума, мой любезный друг Эрнст Иванович?
– Нисколько.
– Как же я, резидент ее величества, мог бы обойтись без вмешательства в это дело, во главе которого я стою? – спросил Бестужев.
Бирон насмешливо улыбнулся:
– Вы правы, Петр Михайлович, но вы только одно упустили из виду: нельзя в одно и то же время быть и строгим резидентом-дипломатом, свято отстаивающим интересы русского двора, и обер-гофмаршалом вдовствующей герцогини, изнывающей по отсутствии постоянного супруга.
Слова «постоянного супруга» Бирон резко подчеркнул и насмешливо поглядел на своего покровителя.
«Ого! Этот «конюх» действительно зазнался», – подумал Бестужев.
А «конюх» невозмутимо продолжал:
– Слушайте меня внимательно, Петр Михайлович. Да будет вам известно, что все «митавское действо» известно мне досконально, до последнего шнура на запечатанных конвертах курьеров.
– В самом деле, мой милый? – насмешливо бросил Бестужев, изменяясь помимо своей воли в лице.
– Да, да, уверяю вас, ваше превосходительство!
– Виноват, Эрнст Иванович, – вдруг круто перебил Бирона Бестужев. – Ответьте мне только на один вопрос с той откровенностью, на какую я, кажется, имею право: вы-то, вы почему так близко интересуетесь и принимаете к сердцу это «курляндское дело»?
На секунду в кабинете воцарилось молчание.
– Хорошо, я вам отвечу прямо и откровенно, – произнес наконец Бирон. – Я потому против всего этого, что не хочу никому – понимаете, никому! – отдать Анну.
Это признание было до такой степени неожиданным и дико-странным, что Бестужев буквально замер в немом изумлении.
– Что? Что вы сказали, Бирон? – не веря своим ушам, пролепетал пораженный резидент. – Вы здоровы? В своем уме?
Бирон расхохотался:
– Совершенно здоров! А если бы и был болен, то во всяком случае не обратился бы к тому доктору, которого вы изволили вчера привести к ее светлости. Я ведь знаю, что это за лечитель телесных недугов, ха-ха-ха! С ним я сведу счеты, будьте уверены!..
– Ах, вы знаете? Это делает честь вашей проницательности и исключает всякую возможность сведения между вами каких-либо счетов, – пробормотал совсем сбитый с толку Бестужев.
– Это почему же? – надменно выпрямился «конюх». – Не потому ли, что он – не то граф, не то принц? Но, дорогой Петр Михайлович, не забывайте, что этот граф-принц не настоящей крови и что таких господ величают…
Резкое, отвратительное слово прозвучало в кабинете русского вельможи.
– Вы забываетесь, Бирон! – вспыхнул Бестужев. – Всему есть предел.
– Совершенно верно, ваше превосходительство, – невозмутимо продолжал Бирон. – И первое, чему должен быть положен немедленно
– Как так? – привскочил на кресле Бестужев.
– Очень просто. В то время как в Митаве происходит ликование, возжигаются иллюминации, к Митаве приближаются два неожиданных гостя. Из Варшавы едет Василий Лукич Долгорукий, а к курляндской границе подъезжает сам светлейший Александр Данилович Меншиков. [16]
16
Из Варшавы едет Василий Лукич Долгорукий, а к курляндской границе подъезжает сам светлейший Александр Данилович Меншиков. – Долгоруков Василий Лукич (1672–1739) – князь, дипломат. Был послом в ряде иностранных государств – Польше, Дании, Франции, Швеции. Член Верховного тайного совета. // Меншиков Александр Данилович (1673–1729) – русский государственный деятель, полководец. Ближайший сподвижник Петра I. При Петре II подвергся опале и умер в ссылке в Березове в октябре 1729 г.
Бестужев вскочил так порывисто, что кресло отлетело в сторону.
– А вы… вы откуда же это знаете? – дрогнувшим голосом спросил он.
Бирон, насмешливо поведя плечами, ответил:
– У меня, ваше высокопревосходительство, есть друзья, которые сообщают мне интересные новости. Ну-с, теперь вы сообразите сами: для чего сюда едут два посланца ее величества Екатерины Алексеевны, один из которых – сам всесильный Меншиков? Для того, вы полагаете, чтобы приветствовать избрание Морица Саксонского? Так вот я и спешил к вам, чтобы предупредить вас о тех черных тучах, которые сгущаются над Митавой и отчасти над вашей головой.
– И это… это верно?
– Вы можете ждать появления Долгорукого или извещения от светлейшего каждую секунду, – резко произнес Бирон. – Мой совет вам: немедленно отдайте распоряжение о прекращении иллюминации и народного ликования; помните, что все это учтется вам!
Бестужев позвонил и отдал краткий приказ:
– Тушите огни! Чтоб ни одна плошка не освещала моего дворца…
И вскоре дворец русского резидента стоял большой черной массой.
– Если все это подтвердится, Эрнст Иванович, я буду считать себя вашим должником, – взволнованно проговорил Бестужев.
– Мы еще сочтемся, Петр Михайлович… Я просил бы вас только об одном: не становиться на моем пути.
Наступило молчание.
– Вы, вот, Эрнст Иванович, – заговорил Бестужев, – только что сказали одну фразу, смысл которой Для меня не ясен, туманен: «Я не хочу никому отдать Анну». Так?
– Так!
– Что должна означать эта фраза? Сейчас мы наедине, мы можем говорить откровенно, – продолжал Бестужев.
– Извольте, я сам не люблю играть в прятки. Для вас, Петр Михайлович, кажется, не должно бы быть секретом, что ее светлость, Анна Иоанновна, подарила меня своею благосклонностью… Припишите это чему угодно: моей ловкости или ее скуке – но факт остается фактом.