ГЕРМАНИЯ НА ЗАРЕ ФАШИЗМА

Дорпален Андреас

Однако он не хотел подвергать Лютера опасности возможной неудачи, поэтому попросил лидера демократов Эриха Кох – Везера попытаться создать такую коалицию – только у его партии не было на этот счет никаких оговорок. Кох не выразил желания принять мандат. Предоставление партиям столь доминирующей роли в формировании нового правительства лишь подстегнет их самомнение. Вместо этого он предложил Гинденбургу, чтобы тот дал кому – либо всю власть для формирования нового кабинета и предоставил ему определять условия, на которых новое правительство возобновит свою деятельность. При этом достаточно выбрать подходящего человека. Опора на сильную личность, утверждал он, больше соответствует положениям конституции [13] . Но Гинденбург не последовал этому совету. Его концепция Веймарского «<партийного государства» требовала, чтобы до принятия окончательного решения были проведены консультации с партиями, и он был намерен придерживаться такого курса, тем более что Эберт делал то же самое.

13

Вероятно, он имел в виду статью 56 Веймарской конституции, в которой сказано, что канцлер определяет основную политику правительства.

Несмотря

на дурные предчувствия, Кох принял назначение. Он разработал программу, в которой объединились обязательства разных партий проводить энергичную внешнюю политику и обещания ряда социальных реформ. Как он и опасался, ему не удалось привести зачастую противоположные требования оппозиционных партий к общему знаменателю. Немецкая народная партия приняла его план с рядом оговорок, а социал – демократы, более чем другие ощутившие на своей шкуре тяготы необычайно суровой зимы, настаивали на увеличении выплат пособий по безработице и снижении налогообложения низкооплачиваемых групп населения. Эти требования народная партия сочла неприемлемыми, и бурные переговоры не дали результата. Гинденбург с явным облегчением приказал Лютеру продолжить работу после рождественских праздников. Он ожидал трудностей и считал, как он признался Вестарпу, что «<великая коалиция» никогда не родится ввиду несовместимости партийных интересов. При этом он сделал вид, что чрезвычайно шокирован тем, что его усилия никто не оценил.

В январе была сделана еще одна попытка создания широкой коалиции – от социал – демократической до народной партии, – но она стала ничуть не более успешной, чем первая. Социалисты продолжали вести свою линию, настаивая на требованиях, которые, как признавали даже их лидеры, не могли быть приняты. Народная партия утверждала, что эти требования еще более усложнят задачу преодоления тяжелейшего экономического кризиса. И снова центр политической тяжести сместился к Гинденбургу. Он дал Лютеру мандат, которого тщетно добивался Кох, – сформировать правительство без предварительного согласия партий. Должно было получиться «нейтральное правительство центра» – правительство без партийных связей, состоящее, по крайней мере частично, из людей, не имеющих партийной принадлежности. Однако Лютер, даже при таких условиях, не смог обеспечить большинство. И снова Гинденбургу пришлось вмешаться. Он собрал лидеров партий, из которых, по его мнению, должно было набираться центристское правительство, и потребовал положить конец недостойному зрелищу – затянувшемуся правительственному кризису. Он предложил подчинить интересы отдельных партий общим интересам страны. «Что произойдет, если все старания последних недель потерпят полный крах, предсказать невозможно», – мрачно предостерег он. Прямое обращение президента возымело действие. Уже через несколько часов Лютер смог доложить маршалу, что новый кабинет сформирован. Оставалась задача получить вотум доверия от рейхстага. Гинденбург вооружил Лютера декретом, дававшим право распустить этот орган, если он откажет в своей поддержке. Перед лицом этой угрозы рейхстаг проголосовал за, правда, большинством всего лишь в 10 голосов при 130 воздержавшихся социал – демократах.

Гинденбург вышел из кризиса, значительно укрепив свой престиж, поскольку мало кто знал, что он был, по крайней мере частично, ответственен за длительность переговоров. Страна восприняла все происшедшее иначе: после долгих недель бесплодных разговоров именно его решение привело к быстрому урегулированию ситуации – старый маршал оказался сильнее, чем без конца враждующие партии. С другой стороны, социал – демократы своей непримиримостью способствовали еще большей дискредитации парламентской системы. В итоге даже один из лидеров социалистов – Отто Браун оказался среди тех, кто посоветовал Гинденбургу создать правительство, занимающее среднюю позицию, и навязать его рейхстагу.

Гинденбург мог завоевать уважение многих слоев населения, урегулировав правительственный кризис, но сам он был глубоко несчастлив. Он находил долгие переговоры, бесконечные ссоры и споры утомительными и раздражающими – посетители, которых он принимал в эти дни, находили, что у него усталый и растерянный вид. Как выпад, направленный лично против него, воспринял маршал тот факт, что немецкие националисты продолжали критиковать внешнюю политику Штреземана. Для него подобная неуступчивость была не только показателем шокирующего отсутствия дисциплины, но и признаком нелояльности. В то время как он взвалил на свои плечи тяготы президентства ради блага отечества, те, кто требовали, чтобы он занял этот пост, покинули его, вместо того чтобы помогать. Если ему приходилось уступить необходимости и идти на компромиссы, им следовало поступать так же. Они не должны были вынуждать его защищаться. Маршал очень страдал от хулы его же собственных товарищей по оружию, которые не уставали критиковать его за то, что он строго исполнял конституцию и законы парламентской системы. И к тому же его не оставлял в покое назойливый призрак незабываемого 9 ноября. Когда один из посетителей, желая успокоить маршала, сказал, что только те, кто были в Локарно, имеют право винить Лютера и Штреземана за то, что им не удалось добиться большего, тот неожиданно взорвался. «<Вы правы, – с необычной для себя пылкостью вскричал он, – вы абсолютно правы. Они также винят меня за то, что я вынудил императора уехать из страны в 1918 году. Бог мой, только тот, кто не был там в те страшные дни, может говорить подобное. Судить меня могут только пережившие те дни!»

Даже более уверенный в себе человек почувствовал бы себя уязвленным, столкнувшись с необходимостью постоянно защищаться, а Гинденбургу вовсе не была свойственна уверенность в себе. Через два дня после того, как Лютер был снова назначен канцлером, президент выслушал план Вестарпа по составу нового кабинета, в который войдут националисты, но из которого будет исключен Штреземан. А на следующий день он обсуждал замену Лютера Ольденбург – Янушау.

Однако Ольденбург не был заинтересован в формировании правительства, которое заменит кабинет Лютера. Правые круги уже некоторое время строили планы трансформирования парламентского режима в авторитарный, который они контролировали бы единолично. В затянувшемся правительственном кризисе они видели удобную возможность заявить о себе. «Надежда, что наш почтенный президент преуспеет в объединении множества разнородных элементов, составляющих нашу нацию, к чему он так активно стремился, не оправдалась. Она и не могла оправдаться, поскольку никто не в состоянии заставить шестьдесят миллионов человек двигаться в одном направлении. Немцу – индивидуалисту необходимо

сильное правительственное руководство», – писала в те дни «Берлинская биржевая газета», известная своими промышленными и военными связями. Созрели условия, предсказывала газета, для формирования правительства из крупных государственных и промышленных лидеров, свободных от каких бы то ни было партийных обязательств. Такое правительство будет работать под руководством сильного канцлера. Другие лидеры правых были даже более откровенны. Не желая делать скидку на объективные трудности, они прямо заявляли, что Гинденбург разочаровал своих избирателей, не оправдал их ожиданий и было бы наивным и сейчас видеть в нем «надежду нации». Учитывая создавшееся положение, была создана Чрезвычайная ассоциация, членами которой являлись Вестарп и пангерманский деятель Генрих Класс. Они призывали патриотов самим помочь себе. После их визитов президент начинал испытывать вполне обоснованные сомнения по поводу истинных чувств его бывших сторонников. Несколько бывших генералов официально обратились к нему с требованием последовать совету Класса и установить диктатуру. К его сыну – майору Оскару фон Гинденбургу, служившему военным советником отца, обращались с такими же предложениями. Бывший кронпринц тоже предупредил маршала, что в Германии назревает новая революция. «Критика династии Гогенцоллернов, правоохранительной системы, собственности на землю, да и вообще всякой собственности, является не чем иным, как систематической подготовкой к воцарению большевизма в Германии. Еще есть время, чтобы привести к власти решительное правительство, готовое безжалостно бороться с разрушительными тенденциями. Но время уходит. Если ничего не будет сделано, нас завертит кровавый вихрь гражданской войны, исход которой непредсказуем».

Старый маршал очень расстраивался и своим близким друзьям выражал глубочайшее сожаление, что согласился на президентство. Он отказывался принимать участие в планах своекорыстных группировок, но полностью игнорировать многочисленные предостережения он не мог. Их критика республики звучала для него достаточно обоснованной, даже если предлагаемые ими меры представлялись слишком радикальными для консервативного вкуса. В один из моментов он согласился назначить на пост министра финансов Альфреда Гугенберга, владельца ряда газет и лидера самого непреклонного крыла Немецкой национальной партии; в другой раз он заверил Вестарпа, что Штреземан будет исключен из состава следующего правительства. Но Лютер и Штреземан, которым он не уставал жаловаться, сумели убедить его, что их путь – единственно верный. И поскольку они были его официальными советниками, он продолжал следовать по этому пути.

Заговорщики, строившие планы против республики, не собирались легко сдаваться и, не обращая внимания на сопутствующие трудности, упрямо двигались к цели. Неясно, когда именно они решили ускорить переход к диктатуре путем применения силы – возможно, неуступчивость Гинденбурга убедила их, что одного только убеждения недостаточно. Коммунистическое выступление, если нужно, спровоцированное, должно было стать поводом для нанесения вооруженного удара, в котором части рейхсвера успешно скооперировались бы с полувоенными организациями, ведущими свое теневое существование под вывесками партийных и прочих организаций. Подготовка велась поспешно и непродуманно – между прочим, именно это обрекло на провал Капповский путч. Правда, эти люди оказались достаточно серьезными, чтобы вынудить полицию обыскать дома определенных реакционных промышленников и бывших офицеров. Среди найденных документов были планы роспуска всех парламентских органов, при этом продолжение парламентской деятельности каралось бы смертью; предусматривалась замена президента рейха регентом и назначение этим регентом регентов других государств. Представляется важным, что Гинденбург должен был остаться на посту, только пока новый режим не установится; после этого его следовало заменить человеком более терпимым к планам заговорщиков. Следовательно, в то время как эти силы требовали от Гинденбурга установления диктатуры, чтобы страна не попала под власть коммунистов, они держали его в неведении относительно своих истинных планах и его личной судьбе. От того же, что знал, он постарался отгородиться – в своей обычной нерешительной манере, оставив все двери наполовину открытыми.

Как будто специально, чтобы высветить нестабильность республики, заговор был раскрыт в ходе очередного правительственного кризиса, который разгорелся вокруг старой, давно тревожащей нацию проблемы государственного флага. К большому разочарованию своих сторонников, Гинденбург не пытался заменить новые черно – красно – золотые цвета императорскими черно – бело – красными. Несмотря на то что он испытывал глубокую привязанность к старому флагу, он никогда бы не пошел на замену по собственной инициативе. Однако, в отличие от него, канцлер Лютер был человеком кипучей энергии. Импульсивный и не имеющий острого политического чутья, он, не сомневаясь, взялся за весьма деликатную проблему. Из сообщений дипломатов явствовало, что из – за диспутов вокруг флага возникает много неловких ситуаций. Немецкие представительства и консульства в портовых городах вывешивали черно – красно – золотые флаги, а на приходящих немецких судах красовались торговые флаги старых цветов, тогда как новые флаги были едва видны в их верхнем левом углу. Немецкие заморские поселения даже не делали вида, что примирились с существованием республики, и вывешивали императорский флаг. Таким образом, за рубежом постоянно присутствовало напоминание о внутренних разногласиях в Германии. В качестве меры для ликвидации существующей неразберихи было предложено вывешивать на миссиях и консульствах Германии коммерческий черно – бело – красный флаг вместе с национальным черно – красно – золотым. Это предложение поступило к Лютеру, и он решил действовать.

Подходящая возможность подвернулась в начале мая 1926 года, когда Гинденбург должен был нанести официальный визит в портовый город Гамбург. Лютер надеялся, что, связав эту акцию с престижем президента, он легче преодолеет оппозицию республиканских партий. Штреземан, с которым были проведены консультации, возражений не выдвинул, и после длительных дебатов кабинет принял предложенный план. Гинденбург, опасаясь новых трудностей, его не одобрил открыто, но и не отклонил. Однако, когда стало очевидно, что эта мера будет принята в штыки, он отказался сделать соответствующее объявление во время визита в Гамбург. Также существовало несколько конституционных вопросов, которые следовало урегулировать. На последовавшем заседании кабинета Лютер предложил декретом ограничить официальное вывешивание обоих флагов в неевропейских регионах и европейских портах заходов для немецких судов, поскольку только там подъем коммерческого флага может быть оправдан. В этой форме декрет был подписан Гинденбургом после его возвращения из Гамбурга.