ГЕРМАНИЯ НА ЗАРЕ ФАШИЗМА
Шрифт:
Симпатизирующие социал – демократам либералы требовали от них той же стратегии. Гуго Прейсс постоянно предупреждал их, что, если они не изживут свой догматизм классовой борьбы, они подтолкнут буржуазию к укреплению собственной классовой солидарности. В таком случае существовала опасность, что либеральная буржуазия объединит свои силы с антидемократической буржуазией правого крыла. «Если это случится, – пророчил он, – судьба немецкой демократии и народного государства будет решена». Подобные взволнованные голоса звучали все чаще. В статье, опубликованной в социалистическом ежемесячнике «<Ди гезельшафт», Бернхард Гутман, редактор либеральной газеты «Франкфуртер цайтунг», указал на досадные ошибки политики социалистов, не желавших входить в правительство. Республика, писал он, еще не столь прочна и может не выжить, если большие группы представителей среднего класса не пожелают принять новое государство. Они это сделают, продолжил он, только если будут убеждены, что оно защитит закон, порядок и собственность. Иначе реакционные силы стянут всю буржуазию в свой лагерь и, умело очернив парламентские методы,
Эти советы возымели некоторый эффект. На партийном съезде, собравшемся в 1927 году, большинство ораторов озвучили одинаковые мысли и тон дискуссий отражал более сильную озабоченность безопасностью республики, чем это было в1925 году. (Съезды собирались раз в два года.) В своем вступительном слове Гинденбург указал, что больше нет опасности реставрации монархии, но это означает лишь то, что борьба против республики приняла другие формы. Немецкие националисты, сказал он, больше не заинтересованы в монархии. Они поверили, что сумеют установить свое социальное и политическое господство над нацией в рамках республики. Теперь против демократии выступает фашизм. Маршал сказал, что партия не должна слишком полагаться на законодательные решения, и, как Северинг и Браун, сказал, что она должна искать доступ к исполнительной власти. Другие ораторы, в большинстве своем, согласились с этим, и, когда несогласные высказались за то, что партия должна принять политику «скорее оппозиции, чем коалиции», их точка зрения была отклонена большинством голосов – 255 против 83.
Каковы бы ни были сомнения некоторых социалистов, Гинденбург на протяжении всего 1926 года был готов назначить отдельных социалистов в кабинет, если таким образом могла быть сформирована коалиция большинства. Осенью этого года канцлер Маркс и лидеры социалистов, стремясь к сближению, обсудили возможность более тесного сотрудничества. Было достигнуто взаимопонимание по вопросам проведения некоторых социальных реформ; правительство согласилось на внесение ряда изменений в практику набора в армию и взаимодействия с военизированными организациями. Гинденбург дал согласие на предложенные военные реформы, хотя, безусловно, относился к ним без восторга, и снова озвучил свое желание назначить кого – нибудь из социал – демократов на посты министров, если Маркс и социалисты договорятся о вхождении последних в правительство.
И тут начались неприятности. К тревоге и смятению президента, Эрнст Шольц, оратор от правого крыла народной партии, к которому он весьма благоволил, высказал решительные возражения против сотрудничества правительства с социалистами. Социал – демократы отреагировали довольно резко, но благодаря опыту Маркса страсти быстро улеглись и разговоры о вхождении социалистов в кабинет возобновились. Новые трудности не заставили себя ждать. В декабре 1926 года в «Манчестер гардиан» были опубликованы подробности о тайном перевооружении Германии и о ее близком сотрудничестве с Советским Союзом. Социал – демократы выразили свое опасение по поводу входа в правительство, пораженное ужасной военной заразой, но терпеливому и ловкому Марксу снова удалось справиться с ситуацией. Было решено, что социалисты обсудят тревожащие их вопросы в рейхстаге и довольствуются заверением правительства в применении «лечебных» мер. Другие вопросы, такие как русско – немецкое военное сотрудничество и тайная охрана границ, будут обойдены молчанием в интересах национальной безопасности. Переговоры относительно вхождения социалистов в правительство продолжились, и, поскольку все правительственные партии, включая народную партию, теперь были подготовлены к их участию, да и президент сохранял готовность назначить социалистических министров, реорганизация кабинета казалась вопросом решенным.
И все же радикальное крыло социалистов, которое всегда выступало против коалиции с буржуазией, посчитало такой компромисс предательством антимилитаристских принципов, в которые члены партии свято верили. На встрече членов партийной делегации рейхстага левое крыло получило поддержку большинства на выдвижение новых условий, от которых будет зависеть вхождение социалистов в правительство. Новые условия требовали: формирования совершенно нового кабинета вместо реорганизации старого, исключение из состава новой администрации министра рейхсвера Геслера, а реформирование армии должно было продвинуться намного дальше, чем было согласовано ранее. Маркс отказался идти на подобные уступки, да и Гинденбург их решительно отверг. Президент воспринял нападки на Геслера как необоснованное вмешательство в его собственные дела, а требование отставки правительства расценил как угрозу своим президентским прерогативам. Это его право, заявил он, инициировать переговоры по формированию нового кабинета.
Подчиняясь воле большинства, лидеры социалистов решили действовать и подготовить вотум недоверия в рейхстаге. Чтобы обеспечить успех голосования, партия поручила Шейдеману, ранее бывшему канцлером, задачу сформулировать возражения против тайной деятельности рейхсвера. В большой речи, произнесенной в рейхстаге, Шейдеман обрушился на армию за ее постоянное сотрудничество с военизированными организациями правых, за финансовые связи с немецкими промышленными предприятиями и за тайные сделки с Советской Россией. Он потребовал отставки Геслера и разрыва всех контактов между рейхсвером и правыми организациями, радикальной
Какими бы оправданными ни были обвинения социалистов, главной жертвой скандала стал демократический лагерь. Те члены народной партии, которые отдавали предпочтение коалиции с националистами, оказались на коне. Среди центристов тоже созрела готовность работать с немецкими националистами, и Гинденбург, обозленный нападками на армию, отверг, как не подлежащий обсуждению, вопрос о назначении социалистических министров. Да и, поразмыслив, он решил не давать добро на реформы, соглашение о проведении которых уже было достигнуто.
Критика Шейдемана также усложнила положение тех кругов рейхсвера, которые желали найти общий язык с республикой. Между прочим, их мнение имело вес у президента. Их главным оратором был полковник Курт фон Шлейхер, протеже Гренера еще с довоенного времени и его помощник в Касселе и Кольберге. Политический эксперт рейхсвера, он умело вел его корабль через многие рифы и мели рейхстага и политических партий. Шлейхер был близким другом Оскара фон Гинденбурга, с которым служил в 3–м гвардейском полку – бывшем полку маршала, и потому частым гостем в президентском дворце. Президенту нравился этот общительный, любезный человек, чьи добродушные шутки его развлекали. А будучи военным, Шлейхер мог беседовать с президентом и на серьезные темы, давая дельные советы, которым маршал часто следовал. Он доверял другу своего сына и прислушивался к его мнению.
Именно с подачи Шлейхера были предприняты шаги, направленные на улучшение отношений между Веймарской республикой и рейхсвером. Несомненно, он также одобрил военные реформы, предложенные социалистами, до того как Гинденбург дал на них свое согласие. В памятной записке, датированной концом декабря 1926 года, найденной в бумагах Шлейхера и написанной, вероятнее всего, им, утверждалось, что армия должна улучшить свои отношения с республикой. В ней развеивались все иллюзорные надежды на восстановление монархии и подчеркивалась необходимость более гибкого подхода к проблеме флага. Реставрация старых цветов, безусловно, была конечной целью, но со стороны офицерского корпуса было бы глупо открыто афишировать свою антипатию к официальным цветам государства. Если он их примет, это лишит противников армии эффективного пропагандистского оружия: «(Например, сплетение черно – красно – золотых и черно – бело – красных лент может сотворить чудо». (Официальный декрет о флаге министра рейхсвера, составленный через несколько месяцев, содержал именно это предложение.) Записка также не одобряла свободных разговоров о диктатуре, статье 48 конституции и т. д. Только президент имеет право требовать обеспечение срочного выполнения положений статьи 48, а армия является не более чем послушным инструментом в его руках [16] . В этом же ключе сотрудничество с другими организациями должно было сводиться к минимуму и считалось позволительным, только если это было необходимо для обороны страны. Любой военный, нарушивший эти правила, подлежал немедленному увольнению.
16
Статья 48 Веймарской конституции давала президенту право заставить государства, если необходимо прибегнув к силе, исполнять свои законные обязанности. Она также предусматривает его право применять любые необходимые меры для защиты общественного порядка и безопасности, если им что – то угрожает. В кризисные годы своего президентства Эберт нередко прибегал к этой статье, и правые теперь хотели, чтобы Гинденбург воспользовался ею, чтобы положить конец беспрерывным правительственным и парламентским кризисам. Карл Шмит первым из политических экспертов заявил, что президент имеет законное право так и сделать, тогда как большинство конституционных юристов в то время придерживались мнения, что такое использование чрезвычайных президентских полномочий выходит за рамки, предполагавшиеся при разработке этой статьи. Диктаторские планы Класса были оправданы этой более широкой интерпретацией статьи 48.
Надо признать, предложенные уступки были минимальными, но умелое республиканское руководство, объединив все недовольные силы, потревоженные политическими и практическими решениями в армии, могло бы вовремя добиться более существенных изменений. Как бы то ни было, изолированное нападение социал – демократов могло только укрепить ряды тех, кто противился такому сближению. Когда немецкие националисты действительно вошли в правительство, одной из причин, подтолкнувших их к этому шагу, было желание не дать рейхсверу сдаться на милость «партийных политических интересов». И естественно, Гинденбург снова стал первейшим противником всяческих реформ.