Гермоген
Шрифт:
И хотя сего мужа Григория не было сыскано, рассказ о его видении произвёл сильное впечатление, поселив в людях чудную веру в пост и покаяние.
За откровение свыше был принят и рассказ жены мясника в городе Владимире — Мелании, объявившей воеводе, что сподобилась увидеть «во свете несотворённом пречудную жену», которая возвестила ей, чтобы люди постились и со слезами молились Спасителю и Царице Небесной.
Следствием этих и подобных им рассказов явилось то, что города начали сноситься между собой, и по всей Русской земле был установлен строгий трёхдневный пост.
Многочисленные
Козьма поведал о сём видении посадским людям, собравшимся в земской избе. Он знал, что найдутся люди, кои недоверчиво встретят его рассказ. Так оно и вышло. Стряпчий Биркин, ненадёжный человек, перебегавший от царя Василия к Вору и снова к своим, насмешливо сказал:
— Ну, не было тебе никакого видения...
Но Минин умел сразить противника метким словом:
— Ты, Биркин, воистину сосуд сатаны. Сатана и гоняет тебя с места на место. Таковым людям неведом божественный промысел...
Биркин снова пытался возражать, но Минин пригрозил ему:
— Или хочешь ты, чтобы я открыл православным, что ты замышляешь?
Биркин тотчас замолчал, и все поверили в правду Козьмы. Посадскими людьми был написан первый приговор «всего града за руками» о сборе денег «на строение ратных людей». Минину же был поручен и сбор денег.
Его предприятие имело особенный успех после того, как Родя Мосеев передал грамоту Гермогена и Козьма Минин читал эту грамоту не единожды. Где только собирались люди, там и читалась эта грамота. И всякий раз слово Минина набирало новую силу. По всей Нижегородской земле был брошен клич Козьмы Минина:
— Ежели помогать отечеству в беде, то не жалеть жизни. Не искать выгод или богатства, не искать боярских чинов и вотчин, но отдать всё своё, не жалеть дворы, закладывать имения...
Была составлена Троицкая грамота, призывавшая всех людей встать на помощь Московскому государству. По звону колоколов нижегородцы собрались в древний Спасо-Троицкий собор, где с амвона была прочитана эта грамота пастырем Саввою Ефимием. Козьма Минин снова держал речь:
— Будет вам похотети помочь Московскому государству, не пожалети животов своих, не пожалети дворов своих. Я убогий с товарищами своими, а всех нас две тысячи пятьсот человек, а денег у нас в сборе тысяча семьсот рублей. И брали мы третью деньгу. У меня было триста рублей, и я сто рублей в сборные деньги принёс. То же и вы все сделайте!
— Буди так! Буди так! — восторженно отвечали в толпе.
— Да бить бы нам челом, кто бы вступился за истинную православную веру и был бы у нас начальником...
7
Скоро стало известно, что начальником ополчения был поставлен
По слову Гермогена, переданному Родей Мосеевым, Минин, посоветовавшись с народом, послал за воеводой князем Пожарским. Дмитрий Михайлович находился в это время в родной вотчине, в Суздальском уезде, где долечивал раны. Когда печерский архимандрит Феодосий объявил ему волю нижегородцев, князь ответил:
— Рад я вашему совету. Готов хотя сейчас ехать, но выберете прежде из посадских людей, кому со мною у такого великого дела быть и казну собирать.
Видя, что архимандрит Феодосий затрудняется с ответом, князь Пожарский сказал:
— Есть у вас Козьма Минин. Бывал он человек служилый. Ему это дело за обычай...
Нижегородцы пошли к Минину.
— Соглашусь, — ответил ловкий в делах земский староста. — Ежели сдадитесь на всю мою волю, будете во всём послушны и покорны, и будете ратным людям давать деньги, и на том напишете приговор...
Приговор был написан, и Козьма переправил его Пожарскому, чтобы изменники не похитили его и не расстроили всё дело. Он хорошо знал своих земляков по ополчению.
Ближайшие события покажут, сколь необходима была предусмотрительность. Он видел, сколь ненадёжны были иные ополченцы. И поди тут разберись, кто друг, а кто супротивник. И паче всего опасался Минин, чтобы не доведались вороги об участии в деле ополчения патриарха Гермогена. Поручил вездесущему Роде Мосееву следить, дабы само имя святейшего не упоминалось всуе. И Родя строго выполнял сей наказ.
Вскоре обстоятельства столкнули его со стряпчим Иваном Биркиным, давним недругом Минина. Имя Биркина встречается в летописях Смутного времени, затем пропадает. Оно и понятно: стоячую жизнь этих людей всколыхнула смута, заразив надеждой на скорое богатство, чины и власть. Во всём остальном он был мирным и чёрствым человеком. Да и у многих в те годы всесветских бедствий отупевало чувство. Многие торопились заключиться в своём дому, точно в крепости, дабы не видеть горя и слёз. И Биркин ничего не хотел знать, кроме службы. Ополчение — иное дело. Участие в нём сулило власть и добычу. Велика ли была у таких людей забота об отечестве?! Впрочем, понять это можно было при одном взгляде на его сытое лицо и важную поступь.
Помня наставление Козьмы Захарыча присматривать за Биркиным, Родя Мосеев пуще всего следил, чтобы Биркин, сведавший о грамотах Гермогена в другие города, не стал говорить о влиянии святейшего на дела Нижегородского ополчения. Кругом сновали польские лазутчики. Не принесли бы в Москву худых для попавшего в беду патриарха вестей, не изгубили бы его поляки. Сам Родя был помощником стряпчего, и Биркин, посылая его в Москву по делам, строго и придирчиво допрашивал его, где он бывал.
На этот раз он взял его с собой в Казань по делам Казанского ополчения. Родя охотно согласился. От Казани — рукой подать — тот посад, где жила дочь Гермогена. Зная великую тяжбу святейшего о дочери, Родя надумал проведать её и передать отцовский поклон. Но дела не скоро отпустили его.