Гермоген
Шрифт:
Так наступила зима 1598 года. Маленький, высохший за время болезни, с большой головой и кротким детским выражением на лице, Феодор мирно покоился на царской постели. В нём ещё трепетала жизнь. Он с трудом поднял глаза на патриарха Иова, второй раз спросившего его:
— Сын мой, кому приказываешь царство, нас, сирот, и свою царицу?
Бледные губы Феодора слабо шевельнулись. Чувствовалось, он собирался с силами.
— Во всём царстве и в вас волен Бог. Как ему угодно, так и будет. И в царице моей Бог волен, как ей жить. — И, помолчав немного, добавил: — И об этом
Это были его последние слова.
Гермоген, которого застала в пути пурга, прибыл после кончины царя. Он понял это по особенному волнению бояр, что стояли толпой в стороне и тихо переговаривались меж собой. Первым приблизился к нему патриарх Иов.
— Молись, чадо моё, за упокой души государя нашего. Не стало милостивца и молитвенника нашего...
По лицу Иова текли обильные слёзы. Гермоген перекрестился, сотворив короткую молитву, спросил Иова:
— На кого оставил нас царь?
— Великий государь вручил скипетр свой благоверной великой государыне Ирине Фёдоровне...
Едва успел Иов произнести эти слова, как его осадил стоявший сзади и всё слышавший дьяк Василий Щелканов, известный своими грубыми манерами и ненавистью к Борису Годунову. А тот, к недоумению многих, терпел его выходки. Его старшего брата, большого думного дьяка Андрея Щелканова, Борис сместил с должности, а его имение отписал в казну, хотя в своё время Андрей Щелканов способствовал его возвышению, и оба они, Борис Годунов и Андрей Щелканов, были в большой дружбе. И вдруг крутое падение с высоты. Щелканов-старший преждевременно умер, а младший здравствовал и не уставая злобствовал. После смерти Феодора он открыто принял сторону противников Годунова.
— Ты стал слепнуть, владыка. Тебе и помстился скипетр, — резко перебил патриарха Василий Щелканов. — Покидая сей бренный мир, Феодор отказал царство своей супруге Ирине да боярам. А кому скипетр достанется, на то будет решение Боярской думы...
— Замолкни, дьяк! Ты не по своему достоинству речи ведёшь! — резко остановил его Гермоген. — И разумей: перед тобою Патриарх всея Руси. Поклонись ему до земли да ступай восвояси...
Заметив, как надменно глянул на него князь Голицын, величественно вскинув красивую голову, Гермоген обратился к боярам:
— Дозвольте обратиться к вам, высокочтимые потомки древних русских родов! Или станем терпеть недостойные речи? Или допустим насеваться смуте?
Несколько человек обернулись к нему. Выжидающе, с любопытством смотрел на него простодушно-вальяжный Мстиславский [37] . Да не обманно ли его простодушие?
Неожиданно вперёд выдвинулся вертлявый сутуловатый князь Шаховской.
— Дьяк Щелканов дело говорил. Или не ведомо нам, каким обычаем Иов служил Годунову? Когда он был на Коломенской епископии, а потом на Ростовской архиепископии, превеликую милость к себе имел от Годунова. И кто его на патриархию возвёл? Или Гермогену о том не ведомо?
37
Мстиславский
— Всё ему, потаковнику, ведомо! — откликнулся голос из толпы бояр.
— Твой злой язык, Шаховской, обличает тебя! Превеликая беда таится в злобе твоей... — заметил Крутицкий архиепископ. И слова эти спустя некоторое время окажутся пророческими.
Но в эту минуту раздвинулась занавесь между царскими покоями, и все увидели Годунова. Он, казалось, был вне себя: то всплеснёт руками, смеясь, то будто заплачет тихонько.
— Каков греховодник... От радости руками всплескоша... — заметил Василий Щелканов.
— Тсс... Идёт сюда.
— Тише... О чём-то толкует сам с собой...
Годунов был заметно похож на татарина. Резкая смуглота и резкие, словно застывшие черты с выступающими скулами. Заметив бояр, он ушёл за занавесь.
— И этот татарин хочет нами править!
— Или не правил доныне?
— Что станем делать, бояре?
— Или Боярская дума не в наших руках?
— Татарин был страшен, когда правил именем царя Феодора...
— Думаешь, теперь не страшен?
— Ныне станет править именем царицы, своей сестры...
С сокрушённым сердцем покинул Гермоген царские покои. Даже в эту скорбную смертную минуту боярами владела злоба — дурной советник в державных делах. Что же будет дале?
19
Через девять дней после смерти Феодора царица Ирина постриглась в Новодевичьем монастыре под именем Александры. Проворный, но неизменно грубый дьяк Василий Щелканов тотчас же решил воспользоваться создавшимся безвластием и, обратившись к собравшемуся в Кремле народу, объявил о присяге на думе Боярской. Но толпа была настроена мятежно. Люди в те дни всего опасались.
— Каки бояре?
— Не ведаем ни князей, ни бояр! Мы присягали царю и его царице...
— Царица в Новодевичьем монастыре. Инокиня Александра ныне...
— Веди нас к ней. По её совету и присягу творить станем.
Позвали патриарха с духовенством и боярами и двинулись в Новодевичий монастырь — просить бывшую царицу умолить на царство своего брата Бориса Годунова.
Инокиня Александра не сразу вышла из кельи, с недоумением окинула взглядом собравшихся. Патриарх Иов смиренно приблизился к ней, склонил голову:
— Прими, избранная Богом на святое служение, нашу покорную просьбу — умолить брата своего Бориса Фёдоровича на престол российский, ибо при покойном царе он правил нами и всё содержал милосердным своим премудрым правительством по вашему царскому приказу...
Инокиня Александра удалилась, ничего не ответив. Послышались возгласы:
— Да здравствует Борис Фёдорович!
— Волим избрать тебя на царство!
— Не томи нас, сирых... Яви пред нами свои светлые очи!
— Да благословит Господь на царство Бориса Фёдоровича!