Герои 1812 года
Шрифт:
— Зачем бояться, мы не бандиты, — поддержал дипломатический разговор переводчик. — В вашей деревне, мы знаем, люди умные, коммерческие, мы можем предложить выгодные дела. Позовите ваших начальников.
«Смелые однако, шельмецы, — подумал Курин, — хотят без хлопот захватить руководителей… Знали бы, что главный стоит перед ними».
— А зачем вам начальников?
— Мы хотели договориться и торговать. Нам нужно муки, овса, круп и протчего, и за оное будем платить хорошо, сколько вам угодно, русскими деньгами.
Наполеон, к слову сказать, тоже распорядился выплачивать солдатам жалованье фальшивыми русскими ассигнациями, отпечатанными еще во
Герасим, сохраняя приветливость в лице, изобразил крайнюю заинтересованность, поклонился и сказал степенно, подражая приценивающемуся на торгах купчине:
— Есть хлеб, и овес, и протчее. Во-он тама, на крестьянском дворе держим общинные запасы. Туда и пойдем. А какая же цена будет?
Переводчик оживился:
— Посмотрим товар, выйдут ваши начальники, доторгуемся, а потом… как у вас говорят? — и по рукам ударим.
— Что ж, ежели так… — согласился Курин и незаметно осмотрелся — не вылез ли кто, не дай бог, на глаза неприятелю? — Что ж, ежели так, идемте в подворье, авось поторгуемся, авось и ударим.
Переводчик полопотал что-то своим, напряжение заметно спало, человек пятнадцать-двадцать спешились, звякнув саблями. Пока между французами шли переговоры, Курин успел шепнуть Паньке: «Беги к дяде Егору, скажи, пусть ударит по тем, что на прогоне», — повернулся и ровным спокойным шагом повел французов в западню.
Как только кавалеристы завернули в ближайший переулок, их тут же окружили и смяли, по тем, что на площади, прицельно ударили с ружей и стремительно ринулись в рукопашную. Пустынная площадь в мгновение ока заполнилась народом.
Какая-то часть кавалеристов все же вырвалась из свалки и поскакала к прогону, где тревожно засуетился второй эскадрон.
— Гони злодея, не давай опомниться! — командовал и подбадривал Курин. Он уже был на своей кобылке, в руках окровавленная сабля. Не опоздав и не замешкавшись, ударили по второму эскадрону конники Стулова, довершая разгром.
Возбужденные боем и удачей, партизаны буквально на плечах убегавших влетели в Грибово и столкнулись лицом к лицу с главными и довольно многочисленными силами французов. Таков, видимо, был тактический замысел — заманить в ловушку, хотя вряд ли предполагалось пожертвовать почти двумя эскадронами.
Вид выстроенного в боевые порядки войска смутил крестьян. Отряд Стулова первым попал под прицельный огонь, несколько человек рухнули замертво. Вновь прогремел залп. Партизаны попятились, повернули, началось бегство.
Теперь уже французы бросились в погоню. У речки Вохни, на том заранее намеченном оборонительном рубеже Курину и Стулову, метавшимся верхом среди бегущих, удалось остановить часть отряда, стрелки встретили преследователей редкими, но ощутимыми выстрелами. Однако в открытом бою очень скоро сказалось преимущество регулярных частей перед толпившимися в беспорядке крестьянами. Несколько четких и стремительных маневров на флангах, и французы, не смутясь неширокой Вохней, которую без труда форсировали, почти замкнули кольцо. Назревала неотвратимая и близкая расправа.
Стулов сумел собрать вокруг себя не менее двухсот конников, и Герасим, понимая, что промедление — смерть! — приказал: «Егор, айда на прорыв, к Юдинскому вражку. — И уже во всю мощь легких, чтобы его услышало возможно больше партизан, закричал. — На прорыв! К Юдинскому вражку! К Чушкину!»
Простая и спасительная команда — куда бежать, сразу привела большинство парализованных страхом людей в чувство, негустые
Сидевшие в засаде под командой Чушкина партизаны с явным одобрением наблюдали за стремительным бегом своих сотоварищей, поскольку приняли этот маневр не за вынужденное бегство, а за ранее предусмотренный план Курина, и потому в нужный момент с легким сердцем, без боязни всей тысячной массой навалились на подставленный неприятельский фланг, и судьба сражения, как это в подобных случаях и происходит, в одночасье и окончательно была решена.
«Мемуарист» резюмирует: «Неприятель нечаянным нашествием Чушкина приведен будучи в беспорядок, обратился в бегство и гнан Куриным, Стуловым и Чушкиным 8 верст и спасен был темнотой ночи от совершенного разбития, скрывшись в лесах… Непобедимый наш герой Герасим Курин при всех сих сражениях удачно командовал везде сам, и он в последнее сражение октября 1-го своеручно отделил голову от плеч одному французской армии офицеру и двоих рядовых пронзил в грудь пикою. Во все сии семь дней легло от его неробкой руки восемь человек, ибо был он вооружен на коне саблею, пикою и двумя пистолетами. С нашей стороны — убито 12 человек, 20 раненых». Ней, получив приказ Наполеона отвести войска к Москве, отступил столь стремительно, что когда после генерального Вохненского сражения отряд Курина следующим днем ворвался в Богородск, то его лихие и вошедшие во вкус партизаны были немало удивлены полным отсутствием неприятеля. Распалившийся Федька Толстосумов носился по улицам и переулкам с криками: «Где супостат, где злодей?», и горячо подбадривал Курина идти прямиком на Москву и по самому Бонапарту ударить. Помимо понятной ненависти к врагу, жгла его и обида за нескладное ранение (ухо сушеным грибом висит) и за страх и унижение, перенесенные в плену.
События тех дней отражены в песне, ходившей после войны в округе:
А вохненский сотский Чушкин Враз отбил никак три пушки, И Михайлов с Образцова Не бросал на ветер слова, Всех набатом побудил И уланов захватил Как герои, все крестьяне Нанесли врагу изъяны. Дал светлейший им в награду Крест и сто рублей прикладу.И так далее — слова песенок варьировались, дополнялись невинными преувеличениями, вроде тех захваченных пушек, и другими подробностями — в зависимости от местности, где они исполнялись.
Немногое известно о последующей жизни Герасима Курина и его боевых сподвижников. В официальном сообщении о «храбрых и похвальных поступках поселян Московской губернии, ополчившихся единодушно и мужественно целыми селениями против посылаемых от неприятеля для грабежа и зажигательства партий», указывалось, что «упоминаемых в оном начальственных людей высочайше поведено отличить Георгиевским крестом».
Среди «упоминаемых в оном» значились Курин и Стулов. Вручали им награды в мае 1813 года в Москве. Тогда же, видимо, выполнен портрет Курина художником-баталистом А. Смирновым.