Герои Аустерлица
Шрифт:
Вот только голову я по-прежнему мог поворачивать лишь самую малость, поскольку усилия отзывались резкой болью еще и в правой стороне шеи. А все мои попытки поднять руку, чтобы ощупать свои больные места, пока не приводили к результатам. Сил в руках хватало лишь на то, чтобы приподнимать их сантиметров на пять, да пошевеливать пальцами. Но я помнил, что несколько часов назад не мог даже этого, а теперь могу. Значит, не все так плохо. Выздоровление после ранения идет, пусть и медленно. Тут главное, чтобы инфекция в рану не попала и лихорадить не начало. А то ведь никаких антибиотиков здесь нет и в помине.
Вскоре
— Пулевое ранение в голову сквозное. Входное отверстие под левым виском ближе к левому уху. Выходное отверстие под основанием черепа с правой стороны. Канал раны проходит наискось, — высказывал главный хирург свои наблюдения, его помощники кивали, а писарь, который тоже был с ними, тут же записывал диагноз на бумагу гусиным пером.
— Отнесите его в операционную, — приказал Ларрей санитарам по поводу меня, переместившись со всем своим консилиумом к следующему раненому.
Глава 4
Местные гражданские, которые помогали французам при госпитале в качестве санитаров, опять подняли меня и понесли куда-то от уютного камина, возле которого я уже намеревался заснуть. Пока несли, меня одолевали тревожные мысли о своем положении: «Черт возьми! Вот же угораздило! Да и в двадцать первом веке после ранений подобной степени тяжести лишь единицы выживают! А тут как я выкарабкаюсь без продвинутых лекарств и медицинских технологий? Даже самый примитивный рентгеновский аппарат здесь еще не изобрели!»
Успокоил себя лишь тем, что вспомнил про Кутузова, которого тоже ранили в голову подобным образом. К тому же, не один раз! Впервые еще во время кампании в Крыму в правление Екатерины Великой, а потом, через 14 лет, при штурме крепости Очаков. И ничего, выздоровел стратег, хотя все думали, что раны смертельные. Да еще, вроде бы, даже военная гениальность проснулась в нем именно после этих ранений. И он не только выжил, но и прожил весьма долгую жизнь для полководца, находящегося во время битв не в командном центре далеко в тылу, а руководившего войсками непосредственно на передовой.
Потому я приказал себе отставить панику и ориентироваться на Кутузова. Да и князь Андрей в книге Толстого тоже, помнится, не умер, а поправился и благополучно вернулся домой после Аустерлица. И это вселяло в меня некоторый оптимизм. Хотя ощущение было странное. Ведь одно дело, когда ты читаешь книгу или смотришь кино, снятое по ее мотивам, и совсем другое — когда ты сам вдруг начинаешь жить жизнью кого-то из книжных героев, чувствуя всю его боль в полной мере.
Санитары принесли меня в просторное помещение со сводчатым потолком, освещенное масляными лампами, и взгромоздили на длинный деревянный стол, оборудованный ремнями для фиксации пациентов. И я, скашивая глаза, с ужасом смотрел на примитивные
Сколько провалялся без сознания на этот раз, я не знал. Вот только очнулся я уже обросший настоящей бородой. Значит, прошли не сутки и даже не двое, а гораздо больше. Боль в голове осталась. Она была ноющая, тупая, неприятная, но терпеть можно. Уже не жгло так сильно огнем, как в день ранения. Похоже, операция все-таки прошла успешно.
Я лежал в отдельной комнате в деревянном доме совершенно голый под грубой холщовой простыней, покрытой сверху серым шерстяным одеялом. Как глаза продрал, так сразу и огляделся. Вокруг стены из тесаных бревен. За окошком, составленным из небольших стеклянных квадратиков, втиснутых в оконный переплет, падал снег с тусклого неба. Из мебели рядом с кроватью стоял лишь стул, да неказистый комод напротив в углу.
Еще приметил на окне занавеску из холстины, подвешенную на простую веревку, натянутую между двух ржавых гвоздей, а в дальнем конце комнаты из стены выпирала боковина печки из красного кирпича, откуда чувствовалось тепло. Бедняцкая меблировка какая-то. Не княжеская совсем. Да и не тот это госпиталь для офицеров, в котором мне операцию делали. То было солидное здание из камня. Где же это я? Понятно только, что не у себя дома.
Впрочем, я решил, что во всем разберусь постепенно. Начал с того, что попробовал приподняться на локтях. И, удивительное дело, это у меня получилось! Мышцы тела теперь слушались, хотя слабость и головокружение по-прежнему присутствовали, но уже значительно меньше. Отлежался, похоже, и пережил кризис, впав в кому. Что тут еще можно предполагать? Мой организм как-то выкарабкался из объятий смерти. И это самое главное.
Попробовал сказать что-нибудь на пробу. Крикнул в дверь:
— Эй! Есть тут кто-нибудь?
Звуки получились сиплыми, чуть громче шепота, но и это уже хорошо. А то помню, что и вовсе не мог после ранения говорить. И все равно, пока криком позвать кого-нибудь у меня не получится. Тут мой взгляд остановился на грубо сколоченном стуле, стоящем возле кровати. «Интересно, а если попробовать уронить этот предмет мебели, то на грохот кто-нибудь прибежит, или нет?» — подумал я, попытавшись дотянуться правой рукой до спинки стула. Конечность пока слушалась с трудом, но все-таки кое-как подчинялась. Потому с третьей попытки стул смог опрокинуть. И он с грохотом повалился на дощатый пол.
Тут за дверью затопали, и через несколько секунд в комнату заглянул какой-то усатый мужик, уставившись на меня, приподнявшегося на локте в постели, так, словно видел впервые. Удивленно моргая глазами, он произнес на чистом русском:
— Пришли, значится, в себя, ваше высокоблагородие?
— А ты кто такой? — спросил я.
Усатый вошел в комнату, сильно хромая на правую ногу. Одежда на нем сидела гражданская, но, остановившись, он вытянулся по-строевому и отрапортовал:
— Разрешите представиться, ваше сиятельство, рядовой 2-го взвода 3-го эскадрона Конного полка лейб-гвардии Степан Коротаев. Назначен вам в денщики.