Герои до встречи с писателем
Шрифт:
Но чтобы создать эти характеры, надо было их изучать. И Гюго неоднократно посетит ад, где томились парии закона, не раз пересечет ворота Тулонской каторги, побывает в каторжной тюрьме Бреста, в парижских тюрьмах, будет наблюдать, как заковывают партии каторжников, отправляемых на галеры.
Мир отверженных, мир низвергнутых в этот ад нельзя было исключить при описании нравов, при точном воспроизведении состояния тогдашнего общества. Понимая это, Гюго, как и Бальзак, стремился глубже постичь мир. Бальзак создает свой цикл романов о приключениях Вотрена по прозвищу Обмани-смерть;
Заняв этот пост, бывший преступник объявил решительную войну уголовному миру. И он весьма преуспел в этом. Его успеху способствовали опыт и знания, приобретенные в предыдущие годы, осведомленность о повадках и приемах уголовников.
Только в первые шесть лет ему удалось упрятать за решетку около семнадцати тысяч преступников. Надо ли говорить, сколь богатый опыт приобрел он, подвизаясь в роли «вороловителя», какими фактами располагал!
О своих похождениях Видок позже рассказывал в знаменитых мемуарах, опубликованных в 1828–1829 годах. Четыре тома самых невероятных приключений читались лучше всякого остросюжетного романа.
Не смущала читателей воспоминаний сомнительная нравственная ценность откровений уголовника, затем полицейского осведомителя и наконец – шефа секретной полиции. (Пушкин считал записки Видока, «оскорблением общественного приличия»). Да и «цели, для каких Видок пользовался своими морализованными преступниками», превращая их в шпионив и агентов-провокато ров, и которые пропагандировал в своих мемуарах, Маркс и Энгельс охарактеризовали в свое время как «лицемерие, вероломство, коварство и притворство». (Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 2, с. 180).
Зато Для писателей, социологов и историков своего общества эти воспоминания как раз и раскрывали внутренние механизмы общественной жизни, основанной на лицемерии и вероломстве, коварстве и притворстве. Лучшим подтверждением этих механизмов был сам Видок, плоть от плоти, кровь от крови того общества, которому он служил и которое презирал, которое грабил и охранял, которое обманывал и где восстанавливал справедливость.
Понятно, что записки Видока, при всей их безнравственности и циничности, были незаурядным документом эпохи и, безусловно, служили неиссякаемым источником, откуда его современники-литераторы черпали и сюжеты и образы.
Гюго не только читал мемуары Видока, но, как и многие литераторы того времени, лично был хорошо знаком с ним. Впервые они встретились в конце двадцатых годов, когда Гюго опубликовал повесть «Последний день приговоренного к смерти».
К тому времени некогда всесильный шеф полиции Видок уже находился в отставке и занялся коммерческой деятельностью. Он открыл бумажную фабрику, где вырабатывалась его собственного изобретения бумага с особыми водяными знаками, исключающими подделку векселей. На этой фабрике работали главным образом бывшие каторжники, те, кто не мог найти себе работу, кого избегали, словно прокаженных. Проблема эта занимала Видока и с теоретической точки зрения.
Эти же вопросы волновали и Гюго. И Видок оказал писателю неоценимую услугу. Вспомним, что и Жан Вальжан, превратившись в господина Мадлена, создает фабрику, где трудятся бывшие каторжники. Правда, мастерские, созданные Жаном Вальжаном, находились около Монрейль-сюр-Мер, а не близ Монрейль-су-Буа, как у Видока. И производили здесь не бумагу, а так называемое черное стекло. Но это не меняет, в сущности, дела. Несомненно, писатель воспользовался этим фактом биографии Видока, как до него сделал это и Бальзак, создавший своего Давида Сешара – изобретателя нового, дешевого состава бумаги.
Становится изобретателем и Жан Вальжан. Но если Видок, помимо бумаги с водяными знаками, изобрел несмываемые чернила и несколько способов производства картона, то Жан Вальжан усовершенствовал производство черного стекла, удешевив метод его изготовления.
Знакомство Гюго и Видока прослеживается на протяжении многих лет, вплоть до того дня, когда писатель вынужден был по политическим причинам удалиться в изгнание. Известно также, например, что Видок вплоть до своей смерти в 1857 году оказывал кое-какие услуги Гюго в тот период, когда стал главой первого в истории частного сыскного бюро.
Столь долгое и, можно сказать, близкое общение этих двух людей не могло не отразиться на творчестве Гюго.
В «Отверженных» писатель использовал многие реальные факты биографии Видока. Вспомним, например, историю со стариком Фошлеваном, когда на него опрокинулась повозка и Жан Домкрат, как прозвали Жана Вальжана на каторге за его силу, спасает несчастного. Подобный случай произошел с Видоком Запомнил Гюго и рассказ Видока о его побеге с каторги. Монахиню, которая способствовала бегству, писатель назвал сестрой Симплицией, и она в свою очередь помогла скрыться Жану Вальжану. Словом… без Видока не было бы и Жана Вальжана.
Столь же правдоподобен и эпизод, когда Жан второй раз бежит с каторги, спасая при этом жизнь матроса, сорвавшегося с реи. Описание этого случая прислал офицер Ля Ронсьер. На его записках рукой Гюго помечено: «Эти заметки сделаны для меня в первых числах июня 1847 года бароном Ля Ронсьером, ныне капитаном корабля».
И еще один документ. Это «Подлинная рукопись бывшей пансионерки монастыря Сен-Мадлен». Ее автором являлась подруга Гюго Жюльетта Друэ, чуть было не ставшая в молодости монахиней. Сведения о жизни за монастырскими стенами, сообщенные свидетельницей рождения почти каждой страницы романа, обогатили главы о воспитании Козетты в Пти-Пиклюс.
Продолжая перечень подлинных фактов, использованных Гюго, можно было бы сказать, что роман вобрал и многое из личной жизни писателя. Иначе и не могло быть у писателя, про которого Ф. Энгельс в конце жизни сказал: «…Величественная натура, человек широких взглядов, который может примирить со своей личностью даже тех, кто не согласен с мнением, которое он отстаивает» (Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 38, с. 237)
9. Гаврош
Барабанщик революции, Жозеф Бара