Герои на все времена
Шрифт:
Лучше земле, чем венаторам. Это было последней мыслью.
Пламя вздымается высоко, жадно лижет крытые корьем кровли. Дымная гарь затягивает поляну, черные клубы заслоняют бледное солнце. Не видны лица, только смутные тени, которые мечутся и кричат. Он тоже кричит, надрывая горло, что-то злое и страшное.
Как трудно дышать… Слезы катятся по лицу, нет, это капли смолы выступили на горящей сосенке. А жар подступает
Огонь исчезает. Странно, как такое может получиться: только что был огонь и весна, и сразу осень, ночь и пепел. Да, пепел повсюду, влажный после дождя, мягкий и неживой. Деревья тоже мертвые, стоят черными остовами, и лунный свет скользит по обгорелым стволам. Наверное, и филин, что уселся на ветку над головой, тоже не филин вовсе, а какая-то новая напасть.
Он стоит на краю пепелища. Стоит, забыв про оленя, за которым гнался. Про то, что перевалило за полночь и пора возвращаться в горы, с добычей или без. Про то, что пожарище — лихое место.
Он делает шаг вперед. Лапы тонут в золе. Хрустит подвернувшийся уголек. А вот и куча головешек — все, что осталось от кузницы. А дальше еще головни, и дальше, и дальше.
Его дом был посреди поляны, под двумя рябинами. И он идет, словно очарованный лесной нежитью, не замечая, как шевелятся кусты на другом краю пожарища, идет, пока сменивший направление ветер не швыряет в лицо тяжелую вонь псины и резкий рык.
— Парни, луньер!
— Робер, собак, собак спускай!
— Ату его, ату! Держи-и-и…
— Не стреляй, дурень, в Лохмача попадешь…
Огромная тень летит навстречу. Он отпрыгивает, уворачиваясь, волкодав проносится мимо, но уже набегают еще двое. Острая боль пронзает тело…
И пылающий костер подымается выше деревьев, чтобы поглотить его навсегда.
2
Огненное марево обволакивало тело, сжигало кожу и внутренности. Рычащий ловил спекшимися губами потоки ветра, но и ветер был горяч, он со свистом врывался в легкие, причиняя страшную боль. Рычащий пытался выкашлять огненный смерч, но лишь хрипел, задыхаясь.
Потом неведомая сила расцепила сведенные судорогой челюсти, зубы лязгнули о твердое. В рот полилась жидкость, теплая и горькая, и чей-то голос властно велел: «Глотай». Рычащий пытался противиться, но жидкость заливала горло, он невольно сделал глоток, второй, третий…
И настали забытье, прохлада и безмолвие.
Первым, что ощутил
Рычащий разлепил веки и тут же зажмурился: свет резал глаза. Он лежал на чем-то мягком, укрытый по грудь теплым одеялом. Рана была стянута тугой повязкой и напоминала о себе ноющей болью. Куда он попал?
Рычащий осторожно посмотрел сквозь полуопущенные ресницы. Ослепившее его сияние на поверку оказалось неярким светом пасмурного дня, льющимся через открытые ставни в комнату. Рядом с его ложем топилась кирпичная печка, пламя внутри ровно гудело, обдавая Рычащего приятным теплом. Подальше, у окна, стоял деревянный стол с резными ножками и пара скамей. На ближней сидел, забравшись с ногами, белобрысый мальчишка лет двенадцати, насвистывал под нос и строгал ножом сосновую плашку. Весь пол вокруг был покрыт тонкими завитками стружки.
Рычащий шевельнулся. Мальчишка оторвался от своего занятия.
— Э, да ты проснулся! — Паренек бросил нож и плашку на скамью и подошел к лежанке. — Здорово, а то мы уж думали, ты никогда не оклемаешься. Такая горячка была, избави Творец! Но ничего, теперь точно на поправку пойдешь.
«Я же сменил обличье, — вспомнил Рычащий. — Мальчик думает, что я человек. Но где я? И кто такие «мы»?»
— Звать-то тебя как? — спросил мальчишка. Лицо у него было круглое, усеянное темными пятнышками — веснушками.
Рычащий напрягся, вызывая в памяти людские имена.
— Жа-а-к, — выдавил он. Голос звучал слабо, язык еле ворочался во рту.
— Жак?! — переспросил парень. Рычащий мотнул головой. — Слушай, Жак, а как ты в лес попал? Да еще и без одежи?
Где-то вне комнаты послышался странный звук, будто кто-то размеренно стучал молотком по доске. Заскрипела дверь.
— Отец Кристоф, идите сюда скорее! — звонко сказал мальчишка. — Он проснулся!
— Вот как, Реми? — откликнулся низкий голос. — Ну что ж, посмотрим.
Тупой стук о дерево раздался снова, и над Рычащим склонился человек. Взрослый, даже пожилой. Рычащий увидел худое лицо, крючковатый, как у ястреба, нос. Темные, глубоко запавшие глаза внимательно смотрели на распластанного на лежанке Рычащего, тот ощутил неясное беспокойство и отвел взгляд в сторону. И наконец сообразил, откуда доносился непонятный звук.
Незнакомец опирался на костыль. Длинные пальцы крепко сжимали отполированную перекладину, запястье несколько раз обвивала прочная нить с черными овальными бусинами то ли из дерева, то ли из кости. Что-то царапнуло память Рычащего, что-то означали и эта нить, и эти бусины, и темная, странного покроя одежда.