Герои Пушкина

Архангельский Александр Николаевич

Пушкинская Полина — не просто пламенная патриотка (в последнем эпизоде незавершенного романа она сообщает повествовательнице о смерти, которую обрел на поле Бородина брат княжны и жених Полины Алексей: «он счастлив, <…> он убит за спасение России»), Куда важнее, что она обладает самостоятельностью характера и независимостью суждений, — именно тем, чего Загоскин лишил своих героинь. Да, она воспитана на французских книгах XVIII в., от сочинений Монтескье до романов Кребильона; да, она знает Руссо наизусть, а Сумарокова — единственного русского автора в отцовской библиотеке — не читала; да, она — подобно Татьяне Лариной — вообще с трудом разбирает по-русски. Но это не из-за отсутствия патриотизма; тем более не

по причине женской неразвитости — просто российская словесность ее эпохи слишком бедна. Зато у нее есть разум и смелость идти наперекор «свету». Когда все охвачены поверхностной наполеономанией, Полина славит народный патриотизм; когда все меняют французские вина на кислые щи — она демонстративно говорит по-французски в общественных местах; когда московские кумушки перестают взирать как на выгодного жениха на молодого гр. Мамонова, отдавшего свое имение на алтарь Отечества, Полина во всеуслышание восхищается графом; когда все (подобно сочувственно изображенным героям Загоскина) взахлеб читают пошло-патриотические «простонародные листки» гр. Ростопчина, она оскорблена до глубины души лживостью этих «полицейских объявлений». (Поведение пушкинской Полины значимо противопоставлено поведению загоскинской кн. Радугиной.) Женщин, на которых Полина хотела бы походить — от кн. Дашковой до m-me de Sta"el (последняя во время посещения Москвы обращает на Полину внимание) и от Марфы-Посадницы до Шарлотты Корде — отличает «мужской» ум и решительность.

У героини пушкинского «Рославлева» цельный характер; ей незачем менять жанровые маски, из нравоописательной сферы перемещаться в «готическую»; эпизод с «Сеникуром» освобожден от надуманно-романных наслоений, роковых страстей и кладбищенского антуража. Просто отец Полины «выпросил у губернатора позволения поместить» нескольких пленных офицеров в своем имении. Сеникур (ему 26 лет) выделяется внешностью и умом, «он принадлежал хорошему дому»; Полине он интересен как равный собеседник, а не как любовник (еще один «антизагоскинский» мотив — возможность дружбы между мужчиной и женщиной). Именно Сеникур объясняет ей великий стратегический смысл русского отступления и зловещий — для французов — смысл московского пожара.

Литература:

Венгеров С. А. Русская Шарлотта Корде // Пушкин А. С. [Сочинения]. СПб.; Пг. 1907–1915. Т. 4.

Гуковский Г. А. Об источнике «Рославлева» // Пушкин: Временник Пушкинской комиссии. М.; Л., 1939.

Дебрецени П. «Рославлев» и «Дубровский» 11 Дебрецени П. Блудная дочь: Анализ художественной прозы Пушкина. СПб., 1996.

Петрунина H. Н. Пушкин и Загоскин // Русская литература. 1972. № 4.

«Русалка»

Драматические сцены

(драматические сцены, 1829–1832; опубл. — 1837; название дано публикаторами)

РУСАЛКА

РУСАЛКА — обманутая князем дочь Мельника, главная героиня незавершенной драмы, сюжет которой позже использован Пушкиным в одной из «Песен западных славян» («Яныш-королевич»). «Русалочья» тема, восходящая к мифологии речного ведьмовства, активно разрабатывалась литературой романтизма, в том числе русского [к 1816 г. относится «Рыбак» В. А. Жуковского, уже в 1819 г. Пушкин вослед Жуковскому написал стихотворение «Русалка» — «изящную стилизацию на грани пародии» (см.: А. С. Немзер), в 1828 г. опубликована повесть О. М. Сомова «Русалка» и др.].

Отец пушкинской Русалки, Мельник, вопреки театрально-романному амплуа, не колдун; он просто готов сквозь пальцы смотреть на любовную связь дочери с князем, лишь бы тот делал дорогие подарки. В тот самый день, когда князь приходит, чтобы объявить дочери Мельника о своей предстоящей женитьбе и разлуке с нею, она ощущает, что беременна. Но «<…> Князья не вольны, / Как девицы — не по сердцу они / Себе подруг берут, а по расчетам / Иных людей <…>».

Обманутая любовница бросается в воды Днепра, чтобы в глубине вод очнуться не «отчаянной и презренной девчонкой», но «Русалкою холодной и могучей». Невидимо явившись на свадьбу, она навевает на девушек навьи чары, так что они вместо одного из свадебных величаний поют сладко-страшную русалочью песню («А слышала ль ты, рыбка-сестрица, / Про вести-то наши, про речные? / Как вечор у нас красна девица топилась, / Утопая, мила друга проклинала»). Как и следует ожидать, семейная жизнь князя печальна; его тянет на мельницу, к Днепру, где бродит сумасшедший Мельник («Я ворон, а не мельник»). Во второй приход князя встречает юная Русалочка — его незаконная дочь, посланная матерью Русалкой передать, «Что все его я помню и люблю / И жду к себе»; читатель (зритель) из сцены «Днепровское дно» уже знает о готовящейся мести и легко «просчитывает» дальнейшее развитие оборванного сюжета.

При этом «не важно, свершит ли свой замысел Дочь Мельника <…> — Князь уже наказан одиночеством и тоской» (А. С. Немзер). Ср. проницательное замечание того же автора о возможном родстве сюжета о Русалке и сюжета о Бедной Лизе H. М. Карамзина; в основе близости — литературные рефлексы «мифологической общности». Точно такая же связь — хотя еще более сложная — обнаруживается между сюжетной схемой «Русалки» и сюжетной схемой пушкинской повести «Станционный смотритель».

Литература:

Немзер А. С. «Сии чудесные виденья…»: Время и баллады В. А. Жуковского // Зорин А., Немзер А., Зубков Н. «Свой подвиг свершив…». М., 1987.

«Руслан и Людмила»

Поэма

(поэма, 1817–1820; опубл. — 1820)

ЛЮДМИЛА

ЛЮДМИЛА — жена Руслана, похищенная с супружеского ложа и, помимо своей воли, ставшая яблоком раздора. По закону, принятому в поэме, каждый герой имеет свою «жанровую родословную», т. е. связан с тем или иным (помимо ирои-комической и волшебно-сказочной поэмы) литературным жанром. Само имя Людмилы, меньшей дочери киевского князя, выдаваемой замуж за витязя Руслана, указывает на ее «происхождение». С одной стороны, от стилизованно-русских героинь сказочного «богатырского эпоса» конца XVIII — начала XIX в. С другой — от героинь баллад В. А. Жуковского («Светлана»; «Людмила»), П. А. Катенина («Ольга»). С третьей — от эротической «Душеньки» И. Ф. Богдановича и поэм Э. Парни. (В гораздо меньшей степени образ Людмилы связан с традицией пародийно-порнографических поэм, приписываемых И. Баркову.) Но ни сказка, ни баллада, ни эротическая поэма не имеют полной власти над образом пушкинской Людмилы; в условном мире, где ей выпало жить, до конца серьезен только смех, а все серьезное — в том числе эротика — смешно, ибо «никогда со смехом ужас не совместен».

То, что Людмила выходит замуж за Руслана (песнь 1-я), — серьезно; но то, в какой миг Черномор похищает ее с брачного ложа (песнь 2-я), — невероятно комично. Пушкин на все лады обыгрывает двусмысленную ситуацию, недоумевая, как ему теперь именовать героиню. Княгиня? Но она еще не «полноценная» супруга и, стало быть, не «полноценная» княгиня.

Княжна? Но она уже и не княжна. В конце концов он подбирает подходящее определение и именует ее «минутной супругой». И строит на этом мотиве всю сюжетную коллизию поэмы (см.: Ж.-Ф. Жаккар).

Точно так же участь пленницы злого Черномора более чем печальна; однако то, в каком виде проснувшаяся Людмила (Черномор ее усыпил) узнает наутро эту печальную весть, разом обессмысливает печаль: «по обстоятельствам, точь-в-точь» она одета была, «Как наша прабабушка Ева», еще точнее сказать — как Душенька. И так во всем. От переодевания в полупрозрачный восточный наряд в гаремном вкусе до попытки загрустить во время прогулки по волшебному саду Черномора, даже «В волнах решилась утонуть — / Однако в воды не прыгнула / И дале продолжала путь». Все это завершается волшебным появлением множества угощений, над которыми Людмила немного «подумала — и стала кушать».