Герои Смуты
Шрифт:
Боярская дума опаздывала со своими страхами и подозрениями. Поход под Москву был уже подготовлен совместными действиями Прокофия Ляпунова и воевод разных городов. Определились города — центры сбора земских сил, выбраны пути, по которым должны были одновременно подойти к столице отряды ратных людей. Достичь такой согласованности было непросто, однако для прихода под Москву символично был выбран особый «Велик» день — день Пасхи. В Москве тоже знали о подходе рати Ляпунова и ждали ее. Отношения с польскими и литовскими войсками становились всё более напряженными; у бояр имелись все основания подозревать, что в столице находится немало людей, готовых по первому призыву примкнуть к действиям повстанцев. Тут-то и случилось «конечное разорение» Московского государства, как стали называть великий пожар в Москве 19 марта 1611 года. Вооруженные поляки, литовцы, «немцы» — те, у кого оставалось оружие, — повернули его против мирных жителей города, пытавшихся защитить себя и свое имущество. В боях 19 марта 1611 года был ранен оказавшийся у себя на дворе на Сретенке князь Дмитрий Михайлович Пожарский. Приехал ли он случайно в столицу или заранее договорился об этом с Прокофием Ляпуновым, — этот вопрос для историков остается открытым. Однако самого князя Пожарского в Москве после пронской истории считали «изменником», его убрали с воеводства в Зарайске, поэтому представление о его совместных действиях с воеводами земского движения совсем небезосновательно [108] .
108
См.: Эскин Ю.М.Пожарский и Ляпунов // Смутное время и земс кие ополчения в начале XVII века… с. 11—18.
События,
Король Сигизмунд III, получив известия о московском пожаре 19 марта, возложил всю вину на Прокофия Ляпунова и других «изменников». Он повторял придуманное объяснение: что события в Москве начались-де как превентивные действия, что существовали угроза польско-литовскому гарнизону и заговор против самих бояр в Москве. Пусть так, но масштабы бедствия, постигшего Московское государство, оказались несоизмеримыми с возможными последствиями от появления под Москвой земских ратников. Под Смоленском вряд ли до конца понимали, что происходило в тот момент за пределами разоренной Москвы. Началом всех событий там посчитали слухи о том, что король Сигизмунд III не хотел дать на царство королевича Владислава, «а хочем будто Московъсково государства доступати к Польше и к Литве». Выступление Ляпунова напрямую связывали с действиями патриарха Гермогена: «…и после того по сылке и по умышлению Ермогена, патриярха Московъскаго с Прокофьем Ляпуновым почала на Москве во всяких людех быти великая смута, и на наших польских и литовских людей ненависть и неверство положили, и хотели наших людей выслати из Москвы неволею, и иные многие свои грубости учинили, послуша злого умышления».
Конфигурацию ополчения, пришедшего под Москву, в королевской грамоте интерпретировали своеобразно, выделив, кроме Ляпунова, прежде всего ярославского воеводу некняжеского происхождения (со знакомым формантом фамилии на ский /-цкий)и казачьих предводителей: «…а надеялись на Прокофья Ляпунова с товарыщи, да на Ивашка Волынсково, да на Ивашка Заруцково, да на Ондрюшка Просовецково и на иных воров, которые з городов пошли к Москве розными дорогами». Последнее обстоятельство — о разных путях, какими ополчение шло к Москве, — передано верно. Под Смоленском обвиняли людей, собравшихся в поход, что они «свое крестное цолованье преступили», то есть нарушили присягу королевичу Владиславу, «и с нашими польскими и литовскими людьми бои учинили». Говорили и об опасности, грозившей московской Думе и всем сторонникам короля и королевича в Москве: «…и над вами бояры и надо всеми теми, которые нам добра хотели, всех вас смерти довести хотели». Разорение Москвы объявлялось Божьей карой и наказанием за «измену и воровство»: «…и затем многая кровь изменничья пролилась, посад в каменном городе и в деревяном весь вызжен» [109] .
109
Сб. РИО. т. 142. с. 238. Современный польский историк Томаш Бохун тоже пришел к заключению, что действия Александра Госевского носили «превентивный» характер ввиду подхода к Москве войск ляпуновского ополчения. См.: Бохун М.Поляки в Кремле. Факты и мифы. с. 87-90.
Как воспринимали произошедшее те, кто ждал освобождения страны? Об этом дает представление «Новая повесть о преславном Российском царстве». Она полна призывов к тому, чтобы спасти столицу: «Что стали, что оплошали? Чего ожидаете и врагов своих на себя попущаете и злому корению и зелию даете в земле вкоренятися и паки, аки злому горкому пелыню распложатися?» У людей появилось ощущение, которое переживается в очень редкие периоды истории, когда нужно сделать свой выбор и действовать по принципу «сейчас или никогда». «Время, время пришло», — буквально кричит автор «Новой повести» своим современникам о наступившей беде. Он призывает их к «подвигу», просит не терпеть дальше, проявляя свое «нерадение» и «недерзновение», а умереть «за правду», выступив против своих врагов [110] .
110
См.: Новая повесть о преславном Российском царстве // Библиотека литературы Древней Руси. т. 14. с. 170, 172.
Действия Прокофия Ляпунова и других воевод земского ополчения «освятили» своими грамотами в Троицесергиевом монастыре. Трудно найти в публицистике Смутного времени слова сильнее, чем те, что звучат в грамотах архимандрита Дионисия и келаря Авраамия Палицына [111] , рассылавшихся из Троицесергиева монастыря «в Казань и во все Понизовые городы, и в Великий Новгород и Поморье, на Вологду и в Пермь Великую». Троицкие грамоты должны были заставить эти города оказать помощь земскому движению. «Где святыя Божий церкви и Божие образы? — риторически вопрошали архимандрит Дионисий, келарь Авраамий и «соборные старцы». — Где иноки многолетными сединами цветущия и инокини добродетелми украшены, не все ли до конца разорено и оборугано злым поруганием? Где народ общий християнский, не все ли лютыми и горкими смертьми скончашася? Где множество безчисленное во градех и в селех работные чади християнства, не все ли без милости пострадаша и в плен розведены? Не по-щадиша бо престарившихся возрастом, не усрамишася седин старец многолетных и с(о)савших млеко младенец, незлобивая душа, вси испиша чашу ярости праведного гнева Божия». Вслед за этими проникновенными словами следовал призыв к объединению, «чтоб служивые люди безо всякого мешкания поспешили к Москве, в сход, ко всем бояром и воеводам и всему множество народу всего православного християнства». Троицкие власти умоляли не пропустить время и как можно быстрее помочь «ратными людми и казною», для того «чтоб ныне собранное множество народу хрестьянского войска здеся на Москве, скудости ради, не розошлося» [112] .
111
Авраамий Палицын был участником многих событий Смуты. Он происходил из дворянского рода, многие представители которого служили по Кашину. Повторяющиеся в биографиях Палицына сведения о его рождении в селе Протасьеве рядом с Ростовом основаны на поздних «семейных преданиях» других дворян Палицыных, владевших этим селом в конце XVIII века. В 1570—1580-х годах Аверкий Иванович Палицын служил в Москве среди рядовых детей боярских московского служилого «города». После расформирования этого чина Палицын попал в опалу в 1588 году Спустя несколько лет принял постриг в Соловецком монастыре, затем вместе с группой соловецких монахов был переведен в Троицесергиев монастырь. С 1608 по 1620 год — келарь Троицесергиева монастыря (согласно монастырскому уставу он был главным правителем дел всего Троицесергиева монастыря). На годы начала его келарства пришлась знаменитая осада Троицесергиева монастыря войсками Яна Сапеги и другими сторонниками Лжедмитрия II. (См.: Кедров с.Авраамий Палицын. М., 1880. с. 10; Справочный энциклопедический словарь. СПб., 1847. т. 1. с. 45; Титов А.А.Ростовский уезд Ярославской губернии. Историко-археологическое и статистическое описание с рисунками и картой уезда. М., 1885. с. 471—472; Десятни Московского уезда 7086 и 7094 гг. / Публ. Е. Д. Сташевского // Чтения в Обществе истории и древностей российских при Московском университете (далее — ЧОИДР). 1911. Кн. 1. с. 16, 19, 30; Сказание Авраамия Палицына; Павлов А.П.Государев двор и политическая борьба при Борисе Годунове (1584-1605 гг.). СПб., 1992. с. 140—141; Солодкин Я.Г.Авраамий // Словарь книжников и книжности Древней Руси. Вып. 3 (XVII в.). Часть 1. А—3. СПб., 1992. с. 36—44; Антонов А.В.Частные архивы русских феодалов XV—XVII вв. // Русский дипломатарий. М., 2002. Вып. 8. с. 300—301; Панченко О.В.Из истории культурных связей Соловецкого и Троицесергиева монастырей в первой половине XVII в.: троицкий келарь Александр Булатников // Труды Отдела древнерусской литературы. Институт русской литературы (Пушкинский Дом) (далее — ТОДРЛ). СПб., 2004. т. 55. с. 488—490; Тюменцев И.О.Оборона Троицесергиева монастыря в 1608—1610 гг. М., 2008. См. также: Скворцов Д.Дионисий Зобниновский, архимандрит Троицкогосергиева монастыря (ныне Лавры). Тверь, 1890. с. 67-102.)
112
ААЭ. т. 2. № 190. с. 329-330.
В конце
113
Новый летописец. с. 109; Арсений Елассонский.Мемуары из русской истории // Хроники Смутного времени. М., 1998. с. 191.
114
См.: Народное движение в России в эпоху Смуты… № 200. с. 339.
В грамотах, рассылавшихся из ополчения, днем начала московской осады называлось 1 апреля 1611 года. С этого дня земские отряды заняли позиции около ворот Белого города. Началась осада. Сил ополченцев, оставшихся без поддержки московских стрельцов и посада, не могло хватить на то, чтобы организовать планомерное окружение города. Ополчение расположилось, по сообщению «Карамзинского хронографа», «станами близко Каменова города»; в челобитной Вельяминовых уточняется: «И пришед стали в Никитцком монастыре и, устроеся, сели по Белому городу с Покровские улицы до Трубы Неглинненские». Прокофий Ляпунов «с Резанцы своим полком» имел стан «у Яузских ворот». «Князь Дмитрей Тимофеевич Трубецкой да Ивашка Заруцкой, а с ним атаманы и казаки, которые были у Вора в Калуге», встали «подле города до Покровских ворот». Сретенские ворота «по обе стороны» заняли нижегородцы, арзамасцы, муромцы и владимирцы. «На Трубе» стояли «костромичи, ярославцы, угличане и кашинцы». «У Петровских ворот» расположился «воевода Исак Семенов сын Погожей, а с ним дети боярские и атаманы и казаки». В Тверских воротах оказался уже упоминавшийся воевода «Мирон Андреев сын Вельяминов, а с ним ратные люди и казаки» [115] . Сидевший в осаде в Москве польский ротмистр Николай Мархоцкий написал впоследствии в своих «Записках» о том, что Александр Госевский разместил в Никитских воротах две сотни немецкой пехоты. Тут же неподалеку находились Тверские ворота, «которыми москвитяне владели прочно». Дети Мирона Вельяминова, занимавшего Тверские ворота, подтверждают эту деталь: «…отец наш сидел у Тверских ворот и бился с польскими и литовскими людьми на приступех и на выласках, и на конных боех, и сидел против немец глаз на глаз…» [116]
115
Изборник… с. 351—352. Роспись воевод ополчения, вставших «подле каменново Белово города», приведена также в «Новом летописце». Некоторые детали росписи хронографа и летописца полностью сов падают. Например, автор «Нового летописца» тоже писал, что Прокофий Ляпунов «с ратными людьми» стоял «у Яузских ворот». Известие, со гласно которому отряды боярина князя Дмитрия Тимофеевича Трубецкого и Ивана Заруцкого «сташа против Воронцовского поля», а воевода окольничий князь Василий Федорович Мосальский командовал войска ми ополчения не у Сретенских, а у Тверских ворот, возможно, отразили последующее распределение войска, ближе к лету 1611 года. См.: Новый летописец. с. 109.
116
Мархоцкий Николай.История Московской войны / Подг. публ. Е. Н. Куксиной. М., 2000. с. 92; Народное движение в России в эпоху Смуты… № 200. с. 340; Мирский С.В.Бои польского гарнизона Москвы с войсками Первого земского ополчения по мемуарам М. Мархоцкого // Смутное время и земские ополчения в начале XVII века… с. 28—37.
Вместо создания «кольца» вокруг Каменного города ополчение попыталось овладеть теми воротами, захват которых позволял дальше штурмовать стены Китай-города. В руках польско-литовского гарнизона оставались Никитские, Арбатские, Чертольские и Всехсвятские ворота, а также ряд башен Белого города. Сил на то, чтобы окружить деревянные укрепления Замоскворечья (или то, что от них осталось после пожара), уже не хватило. Контроль над смоленской, звенигородской и волоцкой дорогами, а также Новодевичьим монастырем оставался по-прежнему у неприятеля. 9(19) мая секретари Яна Сапеги записали со слов приехавшего под Смоленск из Москвы «пана Коморовского», что половину столичного города удерживала «москва», а другую половину — королевское войско [117] . По характеристике же самого Ляпунова, придя «всею землею» под Москву, они «литовских людей в Деревянном городе и в Болшем Цареве городе побили и, с Божиею помощию, в Каменном Цареве городе сели со многими людми, а литовских людей в Китае городе да в Кремле осадили» [118] .
117
См.: Dziennik Jana Piotra Sapiehy // Hirschberg A.Polska a Moskwa w pierwszej polowie wieku XVII. Zbior materialow do historyi stosunkow polsko rossyjskich za Zygmunta III. We Lwowie, 1901. S. 307. Новейшее издание памятника вышло в свет, когда настоящая рукопись была сдана в печать, поэтому ссылки в тексте оставлены на публикацию А. Гиршберга. См.: Дневник Яна Петра Сапеги (1608—1611) / Сост. И.О. Тюменцев, М. Яницкий, Н.А. Туликова, А.Б. Плотников. М.; Варшава, 2012 (Па мятники истории Восточной Европы. Источники XV—XVII вв. т. 9).
118
ААЭ. т. 2. № 185. с. 315-316.
Начавшиеся бои приняли затяжной характер, а ополчению надо было решить множество задач, чтобы утвердиться в качестве признанной земской власти. В ополчении была принята новая крестоцеловальная запись, согласно которой полностью исключалось воцарение королевича Владислава. От него как от возможного русского самодержца решительно отказывались. В новой присяге прямо говорилось: «Королю и королевичу полскому и литовскому креста не целовати и не служити и не прямити ни в чем ни которыми делы» [119] . Таково было следствие мартовских московских событий: тот, кто видел не-остывшие московские пожарища, не мог думать иначе.
119
Там же. № 188. с. 319-320.
Сохранилась грамота в Сольвычегодск, лично подписанная Прокофием Ляпуновым 11 апреля 1611 года. Она много дает для понимания побудительных мотивов собирания земских сил. В начале грамоты содержалось обращение: «Росийского Московского великого государьства бояре и воеводы, и думной дворянин Прокофей Петрович Ляпунов, и дети боярские всех городов, и всякие служилые люди всею землею челом бьют». Ляпунов пока еще один представлял «всю землю», упоминая свое имя и чин думного дворянина (при сборе городовых отрядов о его статусе думца особенно и не упоминалось). В ополчении вспоминали о действиях Михаила Салтыкова, Федора Андронова и других «советников», которые «привели на Московское государьство вечных врагов и богоборцов литовских людей». С болью говорили о судьбе «отцем отца» и «второго Златоуста» патриарха Гермогена, о действиях иноземцев в Москве 19 марта 1611 года, последовательно создавая образ врагов православной веры: «Московское государьство выжгли и высекли, и Божия святыя церкви разорили, и чудотворные мощи великих чюдотворцов Московских обругали, и раки чудотворных мощей розсекли, и в монастырех иноческому чину многое убьение и поругание учинили, и в церквах для поруганья лошади поставили; и великого пресвятейшаго отцем отца, патриарха Ермогена Московского и всеа Русии, с престола сведчи, и в нужной смертной тесноте держат… и многой безчисленной народ християнской лютой смерти предаша» [120] .
120
Там же. № 185. с. 315.