Герои Смуты
Шрифт:
Но далее события приняли совершенно неожиданный оборот. 11 декабря 1610 года в Калуге ногайским князем Петром Урусовым был убит Лжедмитрий II. Это событие стало поворотным для всего хода Смуты. Странным сближением с калужской драмой кажется неожиданный образ «великого зверя без главы», которым представляли свой российский народ бояре! Противники самозванца, в течение трех лет угрожавшего Москве, могли больше не бояться его. Сторонники второго Лжедмитрия избавлялись от любых обязательств по отношению к нему. И самое важное: с ликвидацией угрозы «воровского» вторжения в столицу исчезала необходимость содержать там вспомогательный иноземный гарнизон. Именно под этим предлогом польско-литовские войска входили в Москву, и теперь, следуя логике, они могли ее покинуть…
Прокофий Ляпунов снова сумел сориентироваться одним из первых. Именно ко времени, наступившему после гибели тушинского «царика», можно отнести обвинения бояр в том, что Ляпунов преступил крестное целованье королевичу Владиславу и «отложился» со всею Рязанью: «…и вашего государского повеления сам ни в чем не слушает и слушати не велит, и в городы, которые были вам, великому государю, послушны,
91
Сб. РИО.Т. 142. с. 215.
Рязанский воевода раньше других понял, что сулит в будущем союз с бывшими сторонниками самозванца. Он немедленно связался с ушедшими в Тулу донскими казаками под командованием Ивана Мартыновича Заруцкого. Свидетельство об этом содержится в боярской грамоте с обвинением Ляпуновых, отправленной королю Сигизмунду III под Смоленск: «А на Тулу, государь, прислал от себя вашего государского изменника Ивашка Зарутцкого с казаки» [92] .
В Москве к моменту отправки грамоты, видимо, еще не имели достоверных сведений из Калуги и Тулы, поэтому и предположили, что Ляпунов направлял Заруцкого, хотя последний в этом ничуть не нуждался. Атаман донских казаков до последнего оставался с самозванцем в Калуге, куда он приехал после недолгого пребывания в смоленской ставке короля Сигизмунда III. После смерти Лжедмитрия II Заруцкий сделал сильный политический ход, взяв под охрану вдовую «царицу» Марину Мнишек с ее новорождённым сыном «царевичем» Иваном, появившимся на свет примерно две недели спустя после событий 11 декабря [93] . Вместе с «царицей» Заруцкий уехал из Калуги в Тулу. С этим городом Прокофию Ляпунову было удобно установить прямые контакты, минуя Москву. Вряд ли Боярская дума упустила бы возможность сказать об этом, если бы ей была известна полная картина событий. В королевском лагере под Смоленском тоже следили за судьбой сына Марины Мнишек и даже получили сведения о том, что Прокофий Ляпунов со своим отрядом в несколько сотен человек приезжал в Калугу, чтобы забрать младенца с собой [94] .
92
Там же.
93
Козляков В.Н.Марина Мнишек. М., 2005 (серия «ЖЗЛ»). с. 285.
94
Гиршберг А.Марина Мнишек. М., 1908. с. 337. См. также: Флоря Б.Н.Польско-литовская интервенция… с. 332.
Исходя из того, что нам известно о составе будущего триумвирата главных воевод Первого земского ополчения — а ими, напомню, были Прокофий Ляпунов из Рязани, князь Дмитрий Трубецкой из Калуги и Иван Заруцкий из Тулы — эти три города, вероятно, первыми и договорились о начале движения. Прокофия Ляпунова давно, еще в период низложения Шуйского, подозревали в контактах с «Вором» и его окружением. Тем логичнее ему было снова обратиться к бывшим сторонникам самозванца и заручиться их поддержкой. Честолюбивые «тушинцы» никогда не соглашались быть на вторых ролях; очевидно, конструкция будущего земского движения подразумевала их ведущую роль. Однако и остальная «земщина», которую вначале представлял один Ляпунов, тоже оставалась грозной силой. Нужна была какая-то большая цель, заставлявшая забыть прежние обиды. И такой целью стал призыв «всей земли» под Москву, где предлагалось «учинить совет, кому быть на Московском государстве государем».
Приведенные слова — цитата из грамоты, составленной Прокофием Ляпуновым в конце декабря 1610-го — самом начале января 1611 года и отправленной в Муром и Нижний Новгород. Грамоту перехватили, и уже 10 (20) января 1611 года она была доставлена в Москву Александру Госевскому. Московским боярам несложно было понять, какую угрозу несли действия городов, один за другим выходивших из повиновения. Прокофий Ляпунов прямо осуждал «первых людей Московской земли», членов Боярской думы, в отступлении от веры, именовал их «иудами». Бояре уже никогда не простят ему этих слов. Правда, Ляпунов еще не исключал возможности избрания на московский престол королевича Владислава, но теперь это должно было стать не только предметом боярских договоров, но делом «всей земли», которая и должна была собраться под Москвой [95] . Обидные слова и обвинения в предательстве, конечно, не касались двух братьев князей Голицыных, один из которых, князь Василий, оказался в смоленской ловушке, а другой, Андрей, — под домашним арестом. Только третий брат — князь Иван — по-прежнему заседал в Думе. Но Прокофий Ляпунов уже не искал покровителей. Он повернулся к Москве спиной.
95
См.: Флоря Б.Н.Польско-литовская интервенция… с. 333—334. Об истории Первого ополчения см.: Шепелев И.С.Вопросы государственно го устройства и классовые противоречия в первом земском ополчении // Сборник научных трудов Пятигорского государственного педагогического института. 1948. Вып. 2. с. 101—137; он
Рязанскому воеводе нужно было связать в одном освободительном движении уезды к юго-востоку от столицы Русского государства — Рязань, Тулу и Калугу — с северо-востоком страны, где располагались главные центры Замосковного края — Владимир, Ярославль, Кострома, Тверь и Нижний Новгород. И, опираясь на поддержку упомянутых городов, распространять свое влияние всё дальше и дальше. С одной стороны, на северские и «польские» (от Дикого поля, или просто Поля) земли, выходящие к польско-литовскому и татарскому приграничью, а также к владениям донских казаков; с другой — на Понизовые города с центром в Казани, города «от Немецкой украйны» — Новгород Великий и Псков, а также на Поморье — земли Русского Севера.
Для успеха земского движения, начатого Прокофием Ляпуновым в Переславле-Рязанском, решающим обстоятельством стало срединное положение этого города на путях от Калуги и Тулы, остававшихся под влиянием прежних сторонников «царика», к Нижнему Новгороду как центру земщины. Сработала очень простая мысль: объединиться для общего дела можно и без посредничества Москвы. В то же время все понимали, что главный бой с врагом — польско-литовским королем Сигизмундом III — будет за столицу и ее святыни, поэтому Москва и становилась местом сбора отрядов ополчения. Но об этих совместных действиях еще нужно было договориться друг с другом. Мысль о сопротивлении королю, задержавшему московское посольство и продолжавшему осаду Смоленска, зарождалась повсюду, а не в одной Рязани. Известия об утеснениях, творимых патриарху Гермогену, о подчиненном положении Думы, о бесчинствах иноземных солдат в Москве и разных уездах — всё это вызывало протест жителей Московского царства. Однако приходится вспомнить извечную и больную тему огромных российских пространств, в которых легче затеряться, чем думать о союзе. Тем более когда государственные скрепы слабеют и распадаются, как это происходило в годы Смуты, или, напротив, становятся просто удушающими в другие времена…
Существует не одна, а несколько историй про то, как Прокофий Ляпунов начинал земское движение в Рязани. Основу рассказа об этом, конечно, составляют подробности, оставшиеся в грамотах времен организации ополчения, подписанных, а может, и написанных самим рязанским воеводой. Другие сведения собирались Боярской думой, а также главой польско-литовского гарнизона, «московским старостой» Александром Госевским. От них информация переходила в королевскую ставку, где ее могли перепроверить расспросными речами тех людей, кто приезжал к королю под Смоленск. Конечно, можно было бы попытаться нарисовать какую-то усредненную картину, отовсюду взяв разные детали. Обычно в исторических исследованиях так и делается. Однако интереснее другое: не вторгаясь со своими трактовками и не нарушая восприятие событий их современниками, последовательно рассмотреть, что думали о земском движении в разных городах Московского государства, в Боярской думе и в королевской ставке под Смоленском.
Прокофий Ляпунов от имени «всех чинов» из Рязани обращался в Нижний Новгород несколько раз в январе 1611 года. Самая первая грамота, возможно, была перехвачена по дороге муромским воеводой князем Василием Федоровичем Мосальским и отослана в Москву. Там Александр Госевский быстро принял меры и стал договариваться (впрочем, безуспешно) об отправке в поход против Прокофия Ляпунова отрядов полковника Николая Струся и гетмана Яна Сапеги. Попытались направить в Рязанскую землю и донцов Ивана Заруцкого, но опоздали. Союз Рязани и Тулы уже сложился. Заруцкий попросту отослал боярскую грамоту из Москвы самому рязанскому воеводе, подтвердив, что действует сообща с земскими силами. В итоге набег на рязанские города в середине января 1611 года совершили запорожские казаки во главе с атаманом Наливайко. Одновременно против Ляпунова выступил отряд во главе с одним из рязанских дворян Исаком Сунбуловым. Им едва не удалось захлопнуть «капкан», осадив Ляпунова в Пронске.
Трудно даже представить, что бы произошло дальше, если бы мятежный рязанский воевода, с именем которого уже начинали связывать организацию сопротивления «литве», был тогда захвачен в плен или убит. Но этого не произошло, и выручил Прокофия Ляпунова не кто иной, как хорошо известный ему зарайский воевода князь Дмитрий Михайлович Пожарский, сумевший собрать под свое командование для броска из Зарайска в Пронск «коломничей и рязанцев». Сюжет сам по себе достойный исторического романа. Но так было в действительности: двух главных воевод земских ополчений, с чьими действиями в 1611—1612 годах во многом будет связано освобождение Москвы, судьба на короткую минуту свела вместе. Уже одно имя князя Пожарского, как пишет автор «Нового летописца», заставило «черкас» (запорожских казаков) отойти от Пронска в Михайлов. Из Пронска оба воеводы — князь Дмитрий Пожарский и Прокофий Ляпунов — вместе возвратились в Переславль-Рязанский. К сожалению, неизвестно, о чем они беседовали, едучи по пронской дороге в Рязань, но случайной такую историческую встречу не назовешь. В летописи осталось свидетельство, что князь Дмитрий Михайлович, «приня» благословение от рязанского архиепископа Феодорита, вернулся в Зарайск [96] . Архиепископ Феодорит, несомненно, получал грамоты патриарха Гермогена. Так не благословил ли рязанский владыка тогда еще и другой, военный союз героев Смуты?
96
Новый летописец. с. 107.
На распутье
2. Лэрн
Фантастика:
фэнтези
героическая фантастика
стимпанк
рейтинг книги
Энциклопедия лекарственных растений. Том 1.
Научно-образовательная:
медицина
рейтинг книги
