Герои умирают
Шрифт:
Я швыряю в него дубинку в надежде испортить ему выстрел, однако тот пригибается, и она пролетает мимо. Я взвиваюсь в прыжке с боковым ударом, предполагая позже вытащить стрелу из мякоти ноги и молясь, чтоб она не попала мне в пах, но не успеваю толком подпрыгнуть, как что-то шелестит в воздухе мимо моей головы, задевает волосы, а между ключицами стражника торчит рукоять ножа.
Его глаза широко открыты, брови сдвинуты; он роняет арбалет, и мой удар едва не сносит ему голову еще до того, как оружие достигает земли. Из арбалета выпадает стрела, и он делает холостой выстрел с хлопающим звуком. Затылок стражника
На мгновение я замираю, пораженный тем, что еще жив.
Я достаю свой нож из горла стражника и вытираю его о штаны, Таланн легко бежит ко мне. Края раны пузырятся и слегка подрагивают в такт свистящему дыханию раненого. Возле обнаженного хряща появляются фонтанчики крови. Немного крови брызгает мне на лицо, щекочет щеку и исчезает в бороде. Я переворачиваю тело, чтобы его кровь стекала на пол – возможно, он еще не задохнется.
Когда Таланн подбегает ко мне, я молча возвращаю ей нож. Она метает намного лучше, чем когда-либо буду метать я.
– Я же говорила, что могу сделать много чего интересного, – улыбается она,
– Никогда не видел ничего подобного, – честно говорю я ей, умалчивая о том, что нож едва не отрезал мне ухо. – Бросок был замечательный. Ты спасла мне жизнь.
– Давай не будем считать это чем-то особенным, а?
Я дружески сжимаю ее руку и смотрю в светящиеся глаза.
– Ладно, давай не будем.
Она кашляет и отворачивается, потом слегка краснеет и смотрит на тела стражников.
– Перерезать им горло? Я качаю головой.
– Думаю, они не придут в себя раньше, чем мы смоемся. Если же у них разбиты головы, они вообще могут не прийти в себя, так что ладно уж – дадим им шанс. Они ведь не какие-нибудь сволочи, у них просто такая работа.
Она искоса бросает на меня задумчивый взгляд.
– А ты не совсем такой, как я представляла.
– Ты не первая, кто говорит мне это. Ты можешь стрелять так же хорошо, как метать нож? Она пожимает плечами.
– Наверное.
– Тогда бери оружие и пошли.
Пока она подбирает арбалеты, взводит их и заряжает, я не могу помочь ей, зато получаю возможность оценить весьма примечательные изгибы ее тела под робой заключенного. Я вспоминаю, как Таланн выглядела в глазах Пэллес, однако Пэллес не смогла сделать ее настолько манящей, какой она кажется сейчас, – существует, знаете ли, немного вещей, столь же притягательных, как чистое обожание.
Я отворачиваюсь и снимаю с крюка лампу.
– Готова?
– Я всегда готова.
Она держит в каждой руке по арбалету, а ее улыбка очень похожа на мою.
– Тебе нравится, правда?
– Поверишь, если я скажу, что это воплощение моей многолетней мечты?
Надеюсь, это риторический вопрос. Я молча задуваю лампу, и коридор темнеет. Ставлю лампу на пол, чуть-чуть приоткрываю дверь и заглядываю в чашеобразный Театр правды.
На самом дне этой чаши возвышается платформа, на которой лежит привязанный к столу Ламорак. Вокруг горит нечто вроде прожекторов. Высокий мужчина в какой-то странной хламиде и маске ножом режет пах Ламорака. На правом бедре актера красуется еще одна рана, уродливый I-образный разрез, зашитый грубой черной нитью. Левое бедро вздуто, словно там чудовищных размеров опухоль.
Десять человек сидят на скамьях внизу, спиной ко мне, и ловят каждое слово мужчины в маске – должно быть, это
Он говорит:
– Теперь, обнажив брюшную стенку, мы вновь стоим перед выбором. Здесь можно и даже нужно использовать яйца насекомых, в том случае если у вас нет постоянной хирургической практики. Открыть здесь брюшную стенку очень трудно – легкий надрез в кишке позволит желудочному соку проникнуть в брюшную полость. Смерть такого рода крайне болезненна, однако она может наступить слишком быстро и помешать эффективному допросу. Таким образом, мы снова оказываемся в опасной близости от нашего главного врага – шока. С другой стороны, если вы чувствуете себя достаточно уверенно, чтобы вскрыть брюшную стенку, следует помнить о существовании различных ос, личинки которых особенно хороши для применения в этом месте. Детальное описание сбора. этих личинок содержится у вас в записях. Просмотрите их, пока я открываю мускул,
Я сжимаю зубы, стараясь сдержать подступающую рвоту.
– Это класс. Это урок мучительства.
– Ламорак там? – шепчет за моим плечом Таланн. – Как он выглядит?
– Плохо. Левое бедро у него совсем паршивое. Здесь есть другой выход?
– Я не видела. По-моему, нет,
– Ладно. Тогда я вхожу. Ты втащишь тела стражников внутрь и будешь удерживать дверь. Кто бы ни появился в коридоре – стреляй.
– С удовольствием. А ты что будешь делать?
Я глубоко вдыхаю и медленно выдыхаю.
– Я буду импровизировать.
Я проскальзываю в дверь и неторопливо иду по широкому пролету ступеней, вырезанных в известняке. Заложив большие пальцы за пояс, я прохожу изогнутые ряды скамеек с таким видом, словно у меня впереди вечность. Ученики Аркадейла там, внизу, одеты только в ткань, без брони или даже кожаных доспехов. Благодарение Тишаллу, у них нет оружия. Должно быть, Ламорак краем глаза замечает мое движение – он со стоном отрывает взгляд от гипнотизирующего мерцания скальпеля и встречается с моими глазами. В его взгляде заметно спокойное удивление.
Аркадейл поворачивается и смотрит туда же. За блеском серебряной сетки я не могу рассмотреть его лицо.
– Чем могу служить? – вежливо спрашивает он.
– Можешь, – дружелюбно отвечаю я (услышав мой голос, студенты подпрыгивают от неожиданности). – Удели минутку, ладно?
Я прохожу последние две ступеньки, миную учеников, которые покорно сидят и ожидают, пока их учитель объяснит причину задержки.
Удобнее всего было бы подойти прямо к Ламораку, однако Аркадейл достаточно умен и осторожен, а Ламорак портит мне всю игру – по его щеке стекает слеза, и он хрипло бормочет:
– Кейн… господи боже мой, Кейн… Идиот. Уж лучше бы он сдох!
Аркадейл прижимает острие скальпеля к подрагивающей коже над сонной артерией Ламорака.
– А-а, Кейн? Какая честь. Думаю, ты здесь из-за вот этого вот?
Я останавливаюсь и вытягиваю пустые руки.
– Поторгуемся, Аркадейл. Я слышал, ты человек разумный. Давай так: твоя жизнь в обмен на его.
– Не пойдет. – Взмахом затянутой в перчатку руки он подзывает учеников. – Взять его!
Позади меня шуршит ткань. Я оборачиваюсь к ученикам, стоящим за моей спиной. Они переминаются с ноги на ногу и смотрят в пол, на стены, друг на друга – только не на меня. По их опущенным глазам мне сразу становится ясно, что они меня знают.