Героин
Шрифт:
— Так я и думал. Елена Юрьевна, вы женщина красивая, спору нет, но педагогически чрезвычайно запущенная. Тем не менее, на поставленный вами вопрос я отвечу. На иглу, как вы выразились, подсесть я не собираюсь. А вопросы мои вызваны тем обстоятельством, что законодатель, в отношении разовой дозы, находится в полном недоумении. Во многих странах и, в том числе, в Российской Федерации законодатель придерживается глубоко порочного мнения, согласно которому существует некая доза наркотического препарата, которая нужна наркоману для личного пользования, а потому сажать на нары за нее не нужно. А если эта доза превышена, то надо привлекать по всей строгости, так как эта доза уже предназначена для
— Во времена моей работы в «Уникуме» у меня был один клиент, который мечтал о том, чтобы месячные у женщин были бы один раз в год, и то только во время открытия рыболовного сезона. И только теперь я поняла, что он работал в антинаркотическом депертаменте.
— И что же, Лена, вы рекомендовали этому мечтателю?
— Всем своим клиентам, не зависимо оттого, что они мне рассказывали и о чем мечтали, я рекомендовала не экономить на гандонах. В нашем деле без этого труба. Это Пилюлькину я могу сказать: «Знаешь, мне что-то хочется. Просто подержи меня в своих объятиях».
— С Аптекарем такими фразами тоже злоупотреблять не надо, голубушка. Можешь мне поверить, уж я то его добрый характер за долгие годы совместной работы хорошо выучил. И еще у меня к вам одна просьба, Елена Юрьевна. Нельзя ли на сегодня избавить нас от рассуждений бомжа с трех вокзалов о правилах личной гигиены. Мне кажется, сегодня вы этим злоупотребляете.
— «Бомжа с трех вокзалов». Как это фраза мне что-то напоминает. Уж не побеседовали ли вы, пожилой следователь, с моим старым знакомым по имени Толик?
— Какой еще Толик?
— Ах, пожилой следователь, пожилой следователь, какой же вы кокетка, однако. Ваше красноречивое и многословное молчание меня настораживает. Тот самый Толик, который сопровождал меня в поездке в Сков. Это у него все сравнения и аллегории связаны с Москвой. Вы же не москвич, как могло вам прийти в голову сравнения с тремя вокзалами? Вы, наверное, и не знаете, о каких вокзалах речь.
— Слушай, Аптекарь, разреши я отправлю ее учиться в Высшую Школу Милиции. Характеристики я ей подпишу, тут вопросов нет. Она же у тебя сыскарь прирожденный.
— Не разрешу. Лену учить — только портить. Девчонка-самородок, светоч разума. Ее имя будет присвоено самой большой кровати в родном секс-колхозе «Уникум» он же «Заветы Аркадия Кагановича».
— О чем ты, Аптекарь? Какого еще Аркадия Кагановича?
— Фамилия Аркадия, хозяина «Уникума», Каганович. И вообще, твоя ненавязчивая, приятная такая пропаганда в пользу сбора информации на нужды правоохранительных органов совершенно излишня. Я с Леной делаем все что можем, не напирай.
— Да ладно тебе, я просто хотел еще раз напомнить Елене Юрьевне, что мы с тобой еще не старперы за домино…
— И, со слезами на глазах, рассказать об обряде посещения общественного сортира, широко распространенном в рыболовецких колхозах на Чудском озере в эпоху последнего обледенения суши.
— И это полезно знать, Елена Юрьевна, чтобы потом не быть всему в коричневом, с ног до головы.
— Пожилой следователь, давайте пока оставим воспоминания вашей далекой рыболовецкой юности. Не возражаете?
— Тебе возразишь, как же.
— Я учту ваши пожелания в наших дальнейших отношениях.
— Вот так-то лучше.
— А теперь ответьте лучше мне на такой вопрос. Как-то мой сатрап Пилюлькин, беседуя со мной за чашкой утреннего кофе, заявил, среди прочего, что арест вами цыганской бригады торговцев наркотиками является событием выдающимся и из ряда вон выходящим. А в чем, собственно, выражается их уникальность? Они что, ансамбль кошерной музыки «Шалом, героин» организовали?
— Елена Юрьевна, так нельзя. У вас репутация девушки не только исключительно красивой, но и высоко интеллигентной, а тут такой пассаж. Ансамбль кошерной музыки «Шалом, героин» — это наш еврейский друг Аркадий. А цыганская бригада наркоторговцев — это пара гнедых запряженных зарею, тощих, голодных и жалких на вид. И уникальность цыганской бригады заключается в следующем: структура розничного распространения наркотиков, как правило, выстроена на базе преступных этнических сообществ, состоящих из цыган, таджиков или, к примеру, азербайджанцев, что затрудняет агентурное внедрение. Причем в цыганскую среду внедрить стукачей особенно сложно. Цыганский народ всегда существовал как совокупность общин в инонациональной среде, и это положение выработала определенные черты национального характера. И главная из таких основополагающих черт является принцип: «Не продавай своих». Попробуй, внедри в такую среду тайного осведомителя! А главное оружие борьбы с наркобизнесом — это информатор внутри преступного сообщества. И, так как цыганские наркобригады посадить трудно, не продают они своих, не смотря на проводимую с ними воспитательную работу, то они и расплодились без всякой меры.
— А данной ситуации как вам информатора туда внедрить удалось?
— Ах, Елена Юрьевна, вы такие интимные вещи у меня спрашиваете… Да я даже своей Тамаре Копытовой в минуты оргазма этого не рассказываю.
— Значит, все ее оргазмы были фальшивые.
— Да при чем тут оргазмы моей голубушки? Я о своих оргазмах речь веду. А что там женщины чувствуют, мне понять в любом случае не дано. Да и не интересно мне это.
— Давай, пожилой следователь, сбацай нам, как наши предки, отважные коммуняки, сражались в своих къебинетах. Пока русский народ отлёживался на печи. Ну и маненько про то, какой ты замечательный и весь из себя целка.
— Аптекарь, ты чего?
— А чего ты на мою Лену наехал? Хочешь спросить у нее чего — спрашивай. А в остальном относись к ней бережно, гадости ей не говори. Я же с твоей Тамарой об оргазмах не беседую. У тебя лапочка, и у меня лапочка. Я ей всякие гадости говорить даже наедине со мной не позволяю, и уж тем более при чужих людях.
— Не дурак, понял.
— Напрасно ты, Пилюлькин, держись меня в этом плане в ежовых рукавицах. В ходе задушевных бесед о любви человек обнажается, раскрывается и показывает свои интимные и прочие слабые места. Что так помогает оперативной работе. Правда, пожилой следователь?