Героинщики
Шрифт:
– Оставь Диксона мне, - мягко прошу ее я, когда мы оказываемся в холодной квартире.
Она садится на диван и хватается за голову, я вижу, как она выпячивает нижнюю губу, будто собирается плакать. Ее тело дрожит, она больше не может сдерживать слезы. Я включаю свет и осторожно сажусь возле нее.
– Это вполне естественно - желать отомстить, я действительно тебя понимаю, - говорю я ровным, мягким голосом, - но Кок был и моим другом, и к Дженни я очень хорошо отношусь, поэтому я сам разберусь с Диксоном, не надо тебе сюда лезть! Она резко поворачивается
– Но я уже в это влезла! Мой отец мертв! Мама - в ебаной тюрьме! А он, сука, там, - она тычет пальцем в большое окно, - ходит по улицам, как свободный человек, пьет пиво пинтами, будто ничего не произошло!
Вдруг она подскакивает и бежит к двери. Я - за ней. Но она в умопомешательстве летит вниз по лестнице.
– Ты куда, Мария ?!
– ПОЙДУ И ПОГОВОРЮ, БЛЯДЬ, С НИМ!
Внизу она выбегает из вестибюля и бежит в переулок, в паб, я едва за ней успеваю.
– Ради Бога, Мария!
– кричу я и хватаю ее за худенькое плечо.
Но она выкручивается из моих рук, настежь распахивает двери и вбегает в паб. Все поворачиваются в нашу сторону и пялятся. К моему огромному удивлению, Диксон продолжает безразлично заниматься своими делами за барной стойкой. Он спокойно ведет беседу с каким-то своим другом и разгадывает кроссворд. Он поднимает голову, только заметив необычную тишину в помещении. Но это молчание быстро прерывает крик:
– УБИЙЦА!
– кричит Мария, указывая на него пальцем.
– ТЫ УБИЛ МОЕГО ОТЦА, ПОДОНОК! ТЫ - УБИЛ ...
Вдруг она начинает задыхаться, будто разочарование отняло у нее все силы; я хватаю ее в объятия и веду к двери, как вдруг слышу наглый, хотя и негромкий ответ Диксона:
– А суд считает иначе ...
Я вывожу ее из паба, и свежий воздух придает ей новые силы:
– ПУСТИ МЕНЯ!
– ревет она, ее лицо перекошено от злости и горя.
Мне приходится действительно бороться с ней, ее хрупкое тело приобрело какую-то необычную силу благодаря истерике и гневу. Я сжимаю ее, как это всегда показывают в фильмах, и она, в конце концов, вся обмякает и начинает плакать и выть у меня в объятиях; я веду ее по улице, парковке и лестнице, думая, что вот так и появляется настоящее горе.
Когда я завожу ее в квартиру и сажаю на диван, Диксон кажется ей страшным сном, она - у меня в объятиях, я глажу ее по волосам, говорю ей, что все наладится. Обещаю, что останусь с ней столько, сколько она захочет, что мы разберемся с этим Диксоном вместе, только я и она ...
– Правда?
– Она снова задыхается, теперь - от жажды мести.
– Ты и я?
– Точно, принцесса, именно так. Этот пидор загнал Кока в могилу, а Дженни - в тюрьму, поэтому я возвращаю свое разъяренное, мстительное лицо к девушке и четко обещаю: - Он. Свое. Получит.
– Мы убьем на хуй этого подонка и убийцу!
– Мы с тобой. Поверь мне!
– Обещаешь?
– просит она.
Я смотрю прямо в ее отчаянные глаза.
– Клянусь жизнью
Она медленно кивает головой. Я чувствую, как напрягается ее тело.
– Но ... Надо все хорошо спланировать. Если мы спалимся, отправимся к Дженни. Понимаешь?
Она вяло, огорченно кивает мне.
– Подумай об этом, - подчеркиваю я.
– Если мы просто ворвемся туда и убьем его, нам придется остаток жизни провести в тюрьме. чтобы сделать это и наслаждаться фактом того, что этот подонок сидит в инвалидном кресле или вообще похоронен на каком помойке, мы должны быть свободными!
Ее дыхание замедляется. Я держу ее за руки.
– Мы все продумаем. Для этого наши сердца должны быть холодными как лед.
Холодными, как тот мудак. Иначе он победит. На его стороне полиция и суды. А это значит, что мы должны подождать, чтобы сыграть холодно и спокойно, убрав собственную слабину, прежде чем вступать в бой. Если мы где-то накосячим, дадим волю эмоциям, он снова победит. А мы не можем этого позволить. Понимаешь, что я имею в виду?
– Моя голова ... это просто кошмар ... не знаю, что делать ...
– Слушай меня. Мы получим его, - напоминаю ей я.
Она кивает и успокаивается, потирая рукой лоб.
Я и сам немного расслабляюсь, поднимаюсь и начинаю варить смесь.
– Что ты делаешь?
– она удивленно таращится на меня.
– Извини, это твой дом, я должен сначала спросить разрешения. Я хочу ширнуться.
– Что? Как это? Героином?
– Да. Слушай, это должно остаться между нами. Я не горжусь этим, но я иногда ширяюсь. Не то чтобы я на это подсел, но иногда мне очень хочется. С тех пор, как твой отец ...
– Я чувствую, как у меня голова идет кругом, когда я вижу ее красное, зареванное лицо.
– Мне очень, очень плохо, чувствую себя совсем обессиленным.
Лицо Марии замирает, оно как бы из фарфора. Ее взгляд сосредоточен на пузырьках, которые пускает игла в ложке.
– Только это может унять моб боль, - объясняю я ей.
– Я употребляю очень мало, просто чтобы не сойти с ума. В конце концов, у меня нет привыкания, просто сегодня был охуенно тяжелый день.
Я впитываю смесь иглой через вату, затем протыкаю шприцем себе кожу. Когда я втягиваю немного крови и она наполняет цилиндр, глаза Марии тускнеют, будто их залили чернила. Кровь медленно возвращается к венам, я больше не чувствую никакого давления, когда к венам попадает и смесь из шприца ...
БЛЯДЬ ... КАКАЯ БЛЯДСКАЯ КРАСОТА ... Я - БЕССМЕРТНЫЙ, НЕПОБЕДИМЫЙ ...
– Я тоже хочу, - слышу я Марию, ее голос дрожит от крайней необходимости.
– Ни в коем случае ... Это - не лучший героин, - говорю ей я, падая на диван и пуская слюни, как экзальтированная младенец, когда наркота укачивает меня, как добрая нянечка. Опять мне к горлу подступает тошнота ... я начинаю медленно дышать, это всегда помогает.
– Зачем ты это делаешь?
– Когда мне плохо ... иногда так случается ... и это всегда помогает ...