Героиня второго плана

Берсенева Анна

– Почему вы решили, что из-за меня?

Немировский посмотрел удивленно. Точнее, в его взгляде на мгновение мелькнуло что-то живое, и Серафима решила, что это, вероятнее всего, именно удивление.

– Полина сама мне сказала, – ответила она. – Что вы должны приехать к ней из Вятки, что она сама вас сюда позвала, потому что считала, что вы незаурядный врач и вам незачем хоронить себя в глуши…

О том, что Полина сообщила ей о своих близких отношениях с незаурядным вятским врачом, Серафима рассказывать не стала. Зачем? Может, ему будет неприятно,

что посторонний человек осведомлен об интимных подробностях его жизни.

Но, кажется, он менее всего думал сейчас об этом.

– Вы уверены, что ее действительно… Вы видели ее мертвой? – спросил он.

– Да.

Серафима судорожно сглотнула. Невыносимо было вызывать в памяти картину всего лишь месячной давности: нож на полу, кровь, все залито кровью, и не верится, что загадочная, как на картине да Винчи, улыбка светилась прежде на Полинином лице, которое теперь так страшно исказила смерть… Не изгладилась она еще в сознании, та картина, – все вспомнилось мгновенно, и ужас той минуты, когда Серафима вбежала в комнату Полины и увидела ее мертвой, вспомнился тоже.

– Извините, – сказал Немировский. – Сядьте.

Серафима и не заметила, что вскочила с лавочки. И вид у нее, наверное, стал такой, что он забеспокоился.

– Да-да, – виноватым тоном сказала она, садясь. – Это вы меня извините, просто… Ее убили… очень жестоко.

– Они по-другому не умеют.

Серафима не знала, что ответить. Те двое, что убили Полину Самарину, стояли у нее в памяти так же ясно, как мертвое лицо убитой. Один из них еще мог сойти за бандита выражением тупой жестокости, но второй, безусловно, относился к тем, кого Немировский назвал «они».

Ничего не зная о своей недолгой соседке, Серафима понимала, что та принадлежит к категории людей, занятых опасным и двусмысленным делом. Приязнь, которую она испытывала к Полине, была совершенно безотчетной, ничем не подкрепленной – это был просто восторг перед явлением загадочной ее красоты. И смерть ее тоже явилась в чистом виде, вне зависимости от всего, что могло быть связано с Полиной, и такое неприкрытое, голое, жестокое явление смерти ужасало особенно.

– Она работала на них за границей, а потом они ее убили, – сказал Немировский. – Я понимал, что этим кончится, но остановить ее не сумел. Да она и сама все понимала, – добавил он, помолчав. – Видимо, нельзя уже было остановиться.

«Вы совсем не обязаны мне что-либо объяснять», – хотела сказать Серафима.

Но тут же подумала, что такие слова могут его обидеть, и промолчала.

– Что ж, спасибо, – сказал Немировский. – Я пойду.

– Куда? – спросила Серафима.

– В минздрав. Надо получить назначение на работу.

– То есть вы не уедете обратно?

Тут же она подумала, что вопрос прозвучал как-то радостно. Радость была сейчас совершенно неуместна, и Серафима смутилась.

– Не знаю, – пожал плечами Немировский. – Как решат.

«Мне все равно», – этих слов он не произнес, но в его глазах они видны были ясно. Как листья, вмерзшие в лед.

– Но не с чемоданом же вам идти

в минздрав, – сказала Серафима.

– Почему? Можно и с чемоданом.

Чемодан был и небольшой, и неказистый – потертый, с тусклыми металлическими уголками. Вероятно, в нем помещалось все имущество Немировского. Серафима не понимала, почему ей так кажется – пальто у Леонида Семеновича было не роскошное, но аккуратное, даже элегантное, и, хотя он не производил впечатления богатого человека, нищим точно не выглядел.

Усталостью и неприкаянностью от него веяло, вот в чем дело.

– Все-таки, – сказала она, – мне кажется, будет лучше, если вы оставите чемодан пока у меня. И хотя бы выпьете чаю.

Она хотела сказать «пообедаете», но вспомнила, что обеда у нее нет, да и чаю, вероятно, не осталось, но чаю-то можно попросить на одну заварку у кого-нибудь из соседей и подать к нему галетное печенье, оно есть точно, сегодня она ела его на завтрак.

– Это меня нисколько не обременит, – поспешила добавить Серафима.

Она боялась, что Леонид Семенович откажется. Смерть Полины соединила их горестным и странным образом, поэтому ей трудно было представить, что они расстанутся сейчас и не увидятся больше никогда.

– Спасибо, – сказал Немировский. – Зайду.

Глава 9

Чаю в буфете действительно не нашлось, но, когда Серафима оставила Немировского у себя в комнате и вышла в кухню, там обнаружилась соседка Таисья. Ей было лет восемнадцать, она была не по возрасту злобной и не по возрасту же запасливой. Серафима считала эти ее черты естественными: Тайка была деревенская, и кто знает, что ей пришлось пережить, прежде чем она попала в Москву. Может быть, еще и слишком мягкой она осталась после пережитого.

– А когда отдашь? – спросила Тайка, когда Серафима попросила у нее чаю на одну заварку.

– Завтра же куплю.

– Ага, куплю!.. Мой чай хороший, у надежных людей беру, а ты – куплю! Жмых апрельский ты купишь, а не чай.

Глаза у нее были необычные, ярко-желтые, будто у рыси, и нельзя было прочитать во взгляде этих загадочных глаз, о чем она думает, что ей дорого, на что она способна и не способна. Серафима давно поняла это про нее и теперь лишь мимолетно отмечала при каждой встрече, что Тайка не изменилась да и, наверное, вообще не способна меняться.

– Давай я тебе деньги за чай отдам? – предложила Серафима. – Купишь сама, какой тебе нравится.

– Давай, – согласилась Тайка. И спросила с любопытством: – А кого ты там привела? Мужчину своего?

– Это знакомый покойной Полины Андреевны, – снимая с примуса закипевший чайник, ответила Серафима. – Я его сегодня увидела впервые в жизни.

В то недолгое время, что Полина жила в Доме со львами, Тайка была у нее домработницей, а после Полининой смерти вернулась посудомойкой в пельменную. Серафима ожидала, что она начнет расспрашивать подробности – что за знакомый, откуда взялся и прочее в том же духе, – но Тайка повела себя неожиданным образом.