Герой должен быть один
Шрифт:
«Мы еще встретимся», — эхом отдалось в сознании бывшего лавагета, лучше многих знающего, что такое смерть.
Или это прошептал умирающий?
Вокруг стояли воины с мрачными в своей решимости лицами. Те, кого этот человек спас ценой жизни.
Их больше не интересовала добыча.
Страх покинул их сердца.
И в жажде мести они не различали отныне людей, чудовищ и богов.
К вечеру Геракл умер.
9
Была уже ночь, когда к сидевшему у костра Амфитриону подошел Буфаг — пожилой фенеец,
— Позволь мне посидеть с тобой, Иолай, — он тронул сидящего у костра человека за плечо, — и хоть отчасти разделить твое горе. Сегодня умер твой отец, великий герой Ификл, брат богоравного Геракла, — и все мы скорбим вместе с тобой.
Амфитрион медленно поднял голову и посмотрел на Буфага.
— Если ты знаешь это, ты знаешь больше меня, — ответил он. — Садись.
Так они просидели до рассвета.
10
Этот праздник с легким привкусом истерии, охвативший три из шести областей Пелопоннеса, мало походил на обычные торжества.
Скорее он напоминал вызов.
И имя празднику было — разгром Геракла.
Басилей Авгий забыл о жадности и вспомнил, что он сын не то Гелиоса, не то Посейдона (ну уж никак не мятежного богохульника Форбанта-лапифа!), мигом сделавшись хлебосольным хозяином. Земледельцы в долинах рек Алфея и Пенея, освобожденные от доброй трети податей, хором славили мудрого элидского басилея. Пастухи с обильных травой низменностей утирали рты, измазанные сладким жиром дареных телят и ягнят, и громогласно возносили хвалу щедрому Авгию. Жрецы из священной рощи Олимпия, расположенной на территории Элиды, не успевали загружать подвалы дарами благочестивого басилея и истолковывали молчание богов нужным образом.
Даже попрошайки-нищие, наводнившие в те дни разгулявшуюся Элиду, усердно жевали лепешки с козьим сыром и, подобрев на сытый желудок, шепотом говорили друг другу:
— А ты знаешь, приятель, этот сукин сын Авгий, пожалуй, и не такая уж сволочь!..
Потом нищие вскидывали на плечо свои дырявые котомки и отправлялись на север, в Мессению.
Во владения Нелея Пилосского.
Где подаяния были не менее изобильными.
О Мессения!.. о золотые нивы ячменя и пшеницы, о провисшие под тяжестью плодов ветви фруктовых деревьев в садах, о хмельное детище лозы виноградной и густое масло — дар мессенских олив!
О мудрейший из мудрых, ванакт Нелей Пилосский!
Как прав ты был, отказав некогда в очищении безумному Гераклу!
И пели сладкоголосые рапсоды на улицах и площадях Пилоса, не избегая, впрочем, и Нелеева дворца:
— В доме своем умертвил им самим приглашенного гостя Зверский Геракл, посрамивши Зевесов закон и накрытый Им гостелюбно для странника стол, за которым убийство Он совершил, чтоб коней громозвучнокопытных присвоить. И на тиринфской стене прекратил сын Зевесов, Геракл беспощадный, Жизнь благородному Ифиту, Эврита славному сыну…С душой пели рапсоды, вспоминая былое, перебирая струны кифар, — и ванакт Нелей
Гуляй, Мессения, в честь победы над Гераклом!
Дым возносился к небу с пилосских алтарей, дым щекотал ноздри бессмертных — правда, в Пилосе и раньше обходили молитвами Зевса-Тучегонителя, предпочитая его братьев, мятежного Колебателя Земли Посейдона и мрачного Аида, а также хранительницу очага Геру и буйного Арея-Убийцу.
Ну а сейчас Зевса избегали славить вдвойне: негоже, разгромив сына, молиться отцу!
Зато остальным богам, выступившим за Пилос против самого Геракла, — жертвуем от чистого сердца!..
Дым плыл над Мессенией, дым стелился на восток, к высокому горному хребту Тайгету, где смешивался с другим жертвенным дымом, текущим с той стороны Тайгета, со спартанских алтарей.
Спарта и вся Лакония ликовали не меньше своих союзников.
Но буйному спартанцу, грозному басилею Гиппокоонту, было мало мирного празднества. Накормить нищих — пожалуйста; снизить подати — сколько угодно; воздать богам — ради бога, тем более, что кто старое помянет, тому — сами знаете…
Но где кровь?!
Где та кровь, что радует взгляд воина?!
И кровь нашлась.
Собака — одна из охранявшей дворец Гиппокоонта своры волкодавов свирепой молосской породы — набросилась на случайного юношу, проходившего мимо дворца. Юноша оказался не лыком шит, поднял с земли увесистый камень и отправил бешеного пса в его собачий Аид — но тут из дворца выбежал басилей Гиппокоонт с сыновьями.
Та еще свора, почище молосских собак…
Выяснилось, что дерзкого юношу, не давшего себя сожрать, зовут Ойон, сын Ликимния.
Ликимния?
Это который сводный брат Алкмены, матери Геракла?!
Юноша по имени Ойон, виновный в родстве с Гераклом, умирал долго и мучительно.
Через неделю о случившемся знал весь Пелопоннес.
А Гиппокоонт, утолив жажду крови и взяв человеческую жизнь за собачью, не только не обратился за очищением к богам или людям, но и всячески бравировал своим поступком.
Правда, рапсоды почему-то отказывались восхвалять подвиг спартанского басилея.
Счастье переполняло три из шести областей Пелопова острова; [82] четвертая область, прибрежная Ахайя, соблюдала нейтралитет; Аркадия и Арголида угрюмо молчали.
82
Пелопов остров — Пелопоннес.
В златообильных Микенах тоже поначалу молчали, а потом неожиданно для всех микенский ванакт Эврисфей отправил гонцов к торжествующим правителям со своими поздравлениями по поводу победы над Гераклом.
Не мог простить бывший хозяин бывшего слугу.
Да и усиление Тиринфа, без того обнаглевшего вконец, было Микенам не с руки.
Пожалуй, в те дни не было имени известней, чем Молиониды, сросшиеся близнецы-уроды, сыновья Авгиевой сестры Молионы непонятно от кого — бойцы, заставившие дрогнуть и отступить непобедимого сына Зевса; герои, убившие Гераклову тень по имени Ификл.