Герой из убежища

Н.М.Сайиди

– Дорогой ишан-бобо, ассаламу алейкум, как ваше здоровье? – лучезарно улыбаясь, затараторил шедший навстречу нам Аббос-тога. Среди детей он был неоднозначной личностью, поскольку один день угощал всех яблоками, я на следующий – швырял тапками за излишний шум. Ходили легенды, что он специально ложился спать на кушетке в прихожей, а не в своей спальне, чтобы тут же отчитывать детей, которые играют, по его мнению, слишком поздно. Он жил на параллельной улице, которая была гораздо просторнее нашей, но играть там было проблематично именно благодаря Аббос-тога.

Уделив достаточно внимания Аббос-тога, который был готов стоять и общаться с дедушкой хоть до глубокой ночи, мы продолжили путь.

– Почему

Аббос-тога называет вас ишаном? Что это значит? – спросил мой брат.

– Это значит, что я потомок пророка.

– То есть, мы тоже потомки пророка? Дада тоже ишан? – в голосе брата чувствовались нотки сомнения.

– Совершенно верно, – дедушка улыбался, – но это, естественно, не делает вас особенными. По сути, это ничего не означает, но я буду рад, если это в хоть какой-то степени послужит вам стимулом стремиться стать достойными людьми.

– Я хочу стать достойным, как вы.

Дедушка свободной рукой дотянулся до моего брата и ласково похлопал его по плечу.

– Безусловно, это даёт облегчение, если ты видишь в ком-то пример для подражания. Но не рвись быть похожим на кого-то. Всегда старайся видеть себя, знать, кто ты есть на самом деле. А у других перенимай их лучше качества, зная, что они им не принадлежат.

– Как это – не принадлежат? Вы добрый, значит, добро принадлежит вам.

– Нет, – дедушка рассмеялся, – никакое качество не может быть частью человека. Я могу стремиться перенимать то, что считаю правильным и должным, но даже если я буду предполагать, что стал превосходным учеником доброго человека, доброта у меня будет играть в совершенно ином ключе. Мы оба можем быть добрыми, но совсем по-разному, понимаешь? И, возможно, ни один из нас так и не будет считаться добрым в глазах Бога, а это ведь важнее всего.

– А как понять, являешься ли добрым в глазах Бога?

– Пожалуй, никак, – дедушка на мгновение задумался; или сделал вид, что задумался, как он порой делал в общении с нами. – Но во всём нужно стараться быть искренним. Не рассказывайте отцу, какие вещи мы с вами обсуждаем, а то он подует, что старик окончательно лишился рассудка, – рассмеявшись, добавил он.

– Я думаю, настало время сказок, – сказал дедушка через какое-то время, – вы ведь хотите послушать сказку?

Мы кивнули. Дедушка часто придумывал сказки находу, от чего они становились ещё увлекательнее.

– Жил-был очень достойный, добрый молодой человек по имени Искандар, – весело начал дедушка.

– Нет, не хочу слушать про Искандара. Пусть будет другое имя, – запротестовал мой брат.

– Что, не хочешь быть героем сказки? А ведь раньше любил, – добавил дедушка, обращаясь ко мне. – Ладно, жил-был Фуад. Он был очень порядочным молодым человеком, тружеником с золотым сердцем. Но его сердце, естественно, не было буквально золотым, и Фуаду казалось, что оно его подводит.

Многое успел повидать и пережить наш юный герой, и судьба, наконец, сжалившаяся над ним, предоставила ему возможность очутиться хоть и в непростой, но более размеренной обстановке. Дни напролёт Фуад проводил на поле, трудясь без устали. Хозяин ничуть не жалел его, пользуясь добродушием и кротостью работника, заменявшего десятерых. Фуад вырос сиротой, и на свете, казалось, не было ни единой души, которой он мог бы поведать свою печаль. А нашему герою правда приходилось несладко: вставал он всегда первым во всей деревне, а отправлялся на отдых последним. В течение дня у него был лишь один короткий перерыв, чтобы подкрепиться, и Фуад не успевал даже задуматься об усталости и ноющей боли.

– Кушал всего один раз в день? Он, наверное, был даже худее Ака, – засмеялась я.

Мой брат дёрнул меня за руку и попросил дедушку продолжать.

– И недокормленный, Фуад был очень крепким и сильным, прямо как твой брат, – улыбнулся дедушка. –

Так и проходили дни нашего героя, но его хозяин, считая это знаком невероятного великодушия, всё же позволял Фуаду уходить с поля на полдня раз в неделю. И этот короткий промежуток времени, который Фуад еженедельно ожидал с таким нетерпением и предвкушением, каждый раз оборачивался для него тоской.

– Почему тоской? Он же был свободен, мог бы найти себе друга и поиграть с ним, – недоумевала я. Брат снова шикнул на меня.

Мы как раз подошли к концу нашей улицы и свернули в сторону широкой, где в это время было много детей. Мы встретили наших друзей, которые играли вместе с другими ребятами. Вернувшиеся Аскаралиевы первыми заметили нас, и Тимур подошёл к нам и как обычно крепко пожал руку дедушке, чего не делали другие дети, отграничивавшиеся громким приветствием. Осведомившись, прямо как взрослый, о делах и здоровье дедушки, Тимур вернулся в игру, подмигнув нам.

– Какая сильная личность – ваш друг, вот у кого бы точно не было проблем, как у Фуада, – ухмыльнулся дедушка. Он молчал ещё некоторое время, задумавшись.

– Так что было с Фуадом? – спросил мой брат.

– В свободное время Фуад гулял в окрестностях, любовался природой и наблюдал за местными обитателями. Он видел, что его окружают такие же трудящиеся люди, как он, но Фуад постоянно подмечал какие-то их превосходства, которые расстраивали его: у одного была прочная, надежная обувь, у другого – уютный дом, у третьего – весёлая компания друзей. Фуад чувствовал себя таким обделённым и одиноким. Но как я уже говорил, он был достойным молодым человеком, а значит, был способен видеть красоту. Он любил сидеть на холме, любуясь закатом, и от прекрасного вида ему было так тепло и одновременно больно на душе, но это приносило ему облегчение.

– Как что-то, от чего тебе больно, может приносить облегчение?

– У подготовленных людей такие вещи вызывают умиротворенную радость, а непривыкшие могут испытывать покалывания, которые всё же исцеляют.

Мы проходили мимо самого загадочного дома, который так сильно выделялся среди остальных в нашем посёлке. Все коттеджи были однотипные и неброские, лишённые архитектурной изюминки. Дом же, который принадлежал Джавдат-тога, был с темно-серым каменным фасадом; невысокая калитка ограждала здание, внутри которого был двор. Мы успевали его разглядеть в тех редчайших случаях, когда входная дверь была отворена. Джавдат-тога совсем нечасто покидал свою «крепость», что настораживало нас, детей. Ни об одном человеке не придумывалось и не передавалось такое количество легенд и безумных небылиц, как об этом человеке. Бывало, даже взрослые шептались о нем с каким-то загадочным видом.

Дети всегда сторонились дома Джавдат-тога, и именно тогда, гуляя с дедушкой, я приблизилась к нему так близко, как никогда раньше. Дедушка прервал свой рассказ, и я была полностью поглощена изучением дома. Я ожидала разглядеть толстый слой паутины, следы едва высохшей крови на фасаде, как передавалось из уст в уста среди ребят, но, к моему удивлению, всё выглядело чисто и опрятно.

Продолжая искать, к чему можно было бы придраться, я не заметила, как к дедушке подошёл какой-то человек и они заговорили. Я искоса взглянула на брата, изучает ли он дом так же, как и я, но он смотрел на собеседника дедушки. Обернувшись, я чуть не вскрикнула от ужаса: это был он – Джавдат-тога. Я удивилась тому, что он звучал, как ровесник моего отца, хотя Джавдат-тога издалека выглядел гораздо старше. Из его седой бороды можно было заплести косы, а на бледной коже, как оказалось, не было глубоких морщин; традиционный чапан был тщательно отглажен и необычайно изящно сидел на нем; несмотря на слухи, обе ноги, хоть Джавдат-тога и опирался на трость, были целы, и никаких стальных частей у него не было.