Герой «Махабхараты» Арджуна. Образцовый витязь индийского эпоса
Шрифт:
Задержим ненадолго наше внимание на внебрачном приключении будущей царицы Сатьявати. По словам поэта, юная паромщица с милой готовностью отдалась мудрецу, соблазнённая вошебными дарами: «…Избрав дар, она обрадовалась и украшенная (всеми) достоинствами женственности вступила в связь с риши…» (Мбх I, 57, 66). Позже воцарившаяся Сатьявати оправдывает себя перед Бхишмой, рисуя отличную картину: «Когда мы переправлялись через Ямуну, лучший из отшельников, охваченный страстью, приблизился ко мне и стал говорить очень приветливо и сладостно…Опасаясь его проклятия…я…не смела ему отказать. Покорив своим величием меня, юную, в лодке, он подчинил затем своей воле, окутав мраком окружающий мир, о Бхарата!» (Мбх I, 99, 8-10). Этот эпизод важен как редчайший
Сатьявати родила царю двух принцев. Из них могучий воин Читрангада пал в поединке, а Вичитравирья наследовал трон по смерти Шантану. Регентом при юном Вичитравирье стал его единокровный брат Бхишма; он же похитил двух царевен из царства Каши в качестве жён для сводного брата. Точнее, похищены были три сестры: Амба, Амбика и Амбалика. Но Амба заявила, что у неё есть суженый, была отпущена Бхишмой, при этом и женихом была отвергнута, как скомпрометированная похищением. Запомним это обстоятельство: через много лет безбрачная и опозоренная Амба уже в облике мужчины, то есть в качестве трансгендера (и при непосредствнном участии Арджуны) отомстит Бхишме за искалеченную жизнь.
Амбика и Амбалика благополучно сочетались с Вичитравирьей, но тот умер молодым, не оставив потомства. Здесь на сцену вновь выступает Сатьявати, предлагая Бхишме подарить сыновей вдовым снохам по обычаю нийога. Речь идёт о распространённом в патриархальных обществах обычае, известном в европейской традиции как левират (от лат. levir – деверь), у евреев как йибум, а у казахов как амангерство: деверь берёт в жёны бездетную вдову покойного брата, как это принуждён был сделать ветхозаветный Онан, чтобы «восстановить ему семя» (Быт 38:8), то есть не дать угаснуть его роду. Праведный Бхишма, приверженный обету целибата, от предложения Сатьявати отказывается, и смущённая царица-мать признаётся в существовании другого деверя – своего незаконнорождённого сына Вьясы. Вьяса согласен выполнить просьбу матери, но взамен требует от Амбики и Амбалики искуса: во время близости нежным царевнам предстоит безропотно вынести отвратительные внешность и запах лесного аскета. Свидания не обошлись без осложнений: Амбика при виде Вьясы от ужаса закрыла глаза, а Амбалика побледнела. Гневный отшельник разразился пророчествами. Вот что было сказано о будущем царевиче-сыне Амбики: «Он будет по силе равен десяти тысячам слонов, будет мудрым и знаменитым, лучшим среди царственных мудрецов, одарённым великой доблестью и разумом… У него… будет сто могучих сыновей. Но из-за оплошности матери сам он будет слепой» (Мбх I, 100, 3-10). Амбалике мудрец объявил: «Так как при виде меня, безобразного, у тебя появилась бледность, то и этот сын твой будет также бледным. И имя ему будет дано такое же!..»» (Панду – «бледный» – А. И.).
В словах мудреца можно усмотреть предвещание достижения слепым принцем царской власти, славы и, возможно, долгой жизни. Ничего подобного его бледному брату пророчество не обещает. Так в пророчествах (явственно напоминающих проклятия) божественного мудреца Вьясы закладывается судьба царственных отцов Кауравов и Пандавов, а именно слепого, но могущественного царя Дхритараштры и могучего, но недолговечного Панду. Подводя итог введению в родословную главных действующих лиц сказания, следует отметить, что stricto sensu на Бхишме древний род Кауравов пресёкся, а правящая династия царства была продолжена матрилинейно Сатьявати, её внебрачным сыном Вьясой и далее его сыновьями Дхритараштрой и Панду.
2. Родители героев
«Вообще во всей его фигуре было что-то джентльменское, как бы говорившее вам, что он всю жизнь честно думал и хорошо ел»
Существует известный набор универсальных для эпической традиции признаков, характеризующих великого героя или предвещающих его появление. Можно заметить, что Арджуне и, в определённой мере, его братьям сказание отводит настолько значительную роль, что подобные «возвеличивающие» признаки распространяются и на их родителей. В интригующем противоречии с пророчеством Вьясы сказание превозносит Дхритараштру и Панду: «Так родились от жён Вичитравирьи и от Двайпаяны» (Островитянин, прозвище Вьясы – А. И.) «продолжатели рода Куру, подобные божественным отпрыскам» (Мбх I, 101, 30) (курсив наш-А. И.). Обычно
Напомним, что богами было предопределено герою Энею – сыну Афродиты – с остатками поверженных троянцев переселиться в Италию и основать царство-предшественник великого Рима.
Греческий эпос также возводит величественную внешность благородных героев непосредственно к их небесной родословной; вот что говорит царь Спарты Менелай Телемаку (сыну «богоравного» Одиссея) и Пизистрату (сыну великого Нестора):
«В вас не увяла, я вижу, порода родителей ваших;Оба, конечно, вы дети царей, порождённых Зевесом,Скиптродержавных, подобные вам не от низких родятся»Это распространённый приём сказаний: правитель, впервые увидев странствующих принцев, восхищается их божественной внешностью. По стандартным лекалам скроена сцена встречи царя Сумати с царевичами Рамой и Лакшманой; при их виде царь осведомляется:
«…Кто эти юноши,Похожие на богов величием,На царственных слонов походкой,На могучих тигров силой?Их глаза – лепестки лотосов.Наделённые красотой юности,С мечом, луком и стрелами,Они подобны двум Ашвинам.Они – словно бессмертные боги,Случайно сошедшие на землю»Можно полагать, что и Менелай, и Сумати имеют в виду не конкретное родословие юных героев, а общий принцип небесной родословной царей: если Зевс действительно является небесным отцом Одиссея, то Нестор – внук Посейдона, а в индийских царевичах частично воплотился Вишну. Ссылка на небесное происхождение может выглядеть фигурой речи, как видим на примере Бхараты, дальнего предка Пандавов и Кауравов: «…С телом, как у льва, с руками… и с высоким челом прелестный тот мальчик, отличавшийся большой силой, стал быстро расти, подобно отпрыску богов» (Мбх I, 68, 4) (курсив наш – А. И.). Эта традиция настолько сильна, что в стадиально более поздних и значительно «демифологизированных» памятниках средневековой Европы и Азии героический эпос не может удержаться от возведения величественной внешности если не к божественной, то к знатной родословной (понятно, что исходно эти две тенденции были генетически связаны: там, где сохранилась индоевропейская традиция сакральности власти, происходила и мифологизация происхождения правителя). Вот как аттестует датский дозорный Беовульфа:
«И я ни в жизнине видел витязя сильней и выше,чем ваш соратник — не простолюдинв нарядной сбруе. — кровь благороднаявидна по выправке!»Сходным образом наблюдатель отзывается о живущем инкогнито в изгнании иранском царевиче:
«Вглядевшись в Гоштаспа, воскликнул Мирин:«Второй не рождался такой исполин!Он, верно, из рода владык – не сыскатьТакую осанку и силу, и стать»»В результате связь богатырской внешности с благородным происхождением для многих сказаний становится эпическим клише: «Рослый же ты мальчик, сильный, и сложен, как никто другой; не видывал я княжеского сына, который мог бы равняться с тобой…», – восхищается юным исландским героем старший родич («Сага о Финнбоги Сильном», VI. М. 2002). Разумеется, исходно образцом прекрасной, величественной и богатырской внешности персонажей героического эпоса служил материал мифа, как можно видеть из описания вавилонского бога-воителя Мардука: