Герой мисс Дорнтон
Шрифт:
— Вы не должны смотреть на джентльменов этим утром, мисс, — предупредила ее служанка.
— Почему? — спросила Маргарет.
— В день святого Валентина первый же одинокий мужчина, на которого посмотрит девушка, станет ее настоящей любовью.
Маргарет только рассмеялась над подобным утверждением. Конечно, она не отказалась бы встретить героя своих девичьих грез, но влюбляться она не собиралась. Это пусть остается ее сестрам, они должны найти себе мужей, а не она.
Маргарет удовлетворила бы просто встреча с настоящим героем, мужественным и храбрым.
Но они ее разочаровали. Могут ли усталые и чуть потрепанные люди быть настоящими героями? Они говорили о войне, о проигранных и выигранных сражениях, о храбрых парнях, которые были убиты, и о тех, кто вернулся домой без руки или ноги, но им недоставало того особого огня, что, как не сомневалась Маргарет, должен гореть в душе настоящего героя. Это были всего лишь военные, как решила она, а вовсе не герои. Эти мужчины, как бы ни было стыдно так думать о них, казались самыми обычными людьми.
Маргарет считала себя знатоком по этой части. Мужество было предметом ее особого интереса. Она увлекалась героями исторических книг и мифологии задолго до того, как Наполеон дал возможность появиться их новому поколению. Она собрала дюжины книг на эту тему, богато украшенных подробными, нарисованными от руки иллюстрациями. Эти источники ее знаний изображали четкий портрет настоящего героя, его поведение и манеру держаться; даже посадка головы уже выдавала в человеке необыкновенную личность.
Как легко вообразить себе этих людей рано утром в пустынном парке: греческих полубогов с прекрасными телами или рыцарей в сверкающих доспехах, к копьям которых прикреплены яркие знамена! Нельзя забывать и о героях современных, с их ярко-красными или голубыми мундирами со сверкающими эполетами: лошади посланы в галоп, шпаги подняты, чтобы убивать французов.
Маргарет с удовольствием предавалась подобным мечтам, потому что не сомневалась, что обязательно встретит подобного человека в таком большом городе, как Лондон. Судьба и святой Валентин не откажут ей!
Ее дядя и тетя и вообразить себе не могли, почему ей нравится вставать так рано, но они позволяли посещать парк при условии, что она тепло оденется и возьмет с собой Людда. Этому глухому и страдающему подагрой старому лакею требовалась уйма времени, чтобы проводить ее в парк, но Маргарет не возражала. Она наслаждалась их совместным (и, надо сказать, очень длительным) путешествием, воображая, что он ее вассал, готовый отбить нападение разбойников со шпагами, или старый маг с волшебным посохом вместо своей обычной палки.
Людд редко прерывал ее мечтания неподходящим разговором, а как только они оказывались в парке, ей с собаками разрешалось бегать где угодно, лишь бы старик их мог видеть. О большей свободе девушка, которая еще не дебютировала, не могла и мечтать.
— Вперед, — командовала она собакам, и они неслись через зеленеющий газон. Когда же изящные маленькие гончие убегали слишком далеко, ей было
Для Маргарет прогулки по утрам с собаками стали самым любимым времяпрепровождением в Лондоне. Она обожала своих Лапита и Кентавра, названных в честь храброго греческого племени и их страшных врагов. Ее изящные любимцы постоянно играли между собой, покусывая друг другу уши и хвосты. Маргарет позволяла им отбежать подальше, понимая, что животным так же нужна свобода, как и ей. Ей нравилось чувствовать себя независимой, когда она отходила от старика Людда, который сидел, закутавшись в плащ, и читал вчерашние газеты, и своим маленьким спутникам она тоже позволяла кружить по окрестностям.
— Не убегайте далеко, умоляю вас, мисс Дорнтон, — предупредил ее Людд, как это он делал каждое утро.
— Конечно, мистер Людд, — отозвалась она.
— Коня? Какого коня? Да, не сомневаюсь, вы бы хотели прокатиться на лошадке, — улыбнулся Людд, разворачивая газету.
Маргарет улыбнулась в ответ. Из-за глухоты, существование которой мистер Людд стоически отрицал, разговоры со стариком превращались в вереницу загадок. «Конечно» стало «конем». «Это похоже на игру в слова, решила Маргарет, — только без победителя».
Ивлин Дейд пришел на арену для петушиных боев в сопровождении своего огромного жесткошерстного волкодава. Было половина шестого утра. Бой со ставками по пять гиней должен был вот-вот начаться, но Дейд пришел сюда не играть. Его влекла надежда хоть как-то расшевелить свои чувства, которые грозили исчезнуть совсем. Кровожадные обсуждения того, какая птица умрет, а какая останется жить, не вызывали у него восхищения, но все же были лучше, чем та тяжелая, отупляющая пустота, которая окружала его словно стеной, вызывала летаргию днем и заставляла просыпаться в поту от страшных видений ночью.
— Петушиный бой — как раз то, что тебя расшевелит, — уверял его Крейтон Соамс. — Приходи. Истинное наслаждение — увидеть реакцию Уоллиса на этот бой. Я уговорил этого молокососа прийти посмотреть.
Именно ссылка на Уоллиса Экхарта и убедила Ивлина, что он должен закончить бессонную ночь посещением петушиных боев. Крейтон, казалось, торопился как можно быстрее освободить Уоллиса от всех тех черт характера, которые восхищали Дейда в юноше. Воодушевление, сочувствие, юношеский энтузиазм, что так быстро гонят кровь по жилам, та радость жизни, что заставляет молодых кидаться из крайности в крайность и проверяет их на прочность, — все это Ивлин находил у Уоллиса. Ему хотелось вновь почувствовать и понять эту радость. Он знал, что когда-то обладал ею, когда-то подобная вера в бессмертие и собственную непобедимость привела его в армию со всем присущим ей колоритом и дерзкой бравадой. Он стал военным, намереваясь схватить славу за глотку. На меньшее, чем полное ее подчинение, он не соглашался. Увы, действительность опрокинула все его планы и сама сомкнула руки у него на горле.