Герой пера
Шрифт:
Видимо, этого меньше всего хотелось Фернову; он неохотно последовал за доктором и не сел на стул, предложенный ему хозяином дома, а лишь слегка оперся на его спинку. Не говоря ни слова, Джен повернулась и ушла с веранды. Стефан с удивлением и неудовольствием посмотрел ей вслед: он находил, что невежливость племянницы по отношению к гостю переходит все границы. Губы профессора слегка дрогнули, но он ничем не показал, что заметил ее уход.
Мисс Форест ушла недалеко; она осталась в соседней комнате и, подойдя к окну, мрачно смотрела в сад. Джен не желала находиться рядом с человеком, который осмеливался
– Расскажите мне, пожалуйста, пообстоятельнее, как было дело, – заговорил доктор. – Я не знаю, не сошел ли с ума ваш Фридрих, так как не могу допустить, чтобы вы оказались годным для военной службы. Фридрих уверяет, что вы сами того пожелали, да я в этом и не сомневаюсь. Достаточно было одного вашего слова, даже просто молчания, чтобы вас забраковали по одному только виду, не подвергая обследованию. Зачем вы это сделали, если все было так, как рассказал нам Фридрих?
– Это была вспышка, – тихо ответил Фернов, опустив глаза. – Я был готов к тому, что меня не возьмут, но пренебрежительно-снисходительное отношение врача лишило меня рассудка. Мысль о том, что я, несчастный, слабосильный человек, должен сидеть дома, в то время как все спешат на защиту родины, была для меня невыносима. Я сделал глупость, за которую могу поплатиться жизнью, но я мог бы совершить ее и вторично.
– У вас бывают иногда поразительные вспышки, – сказал доктор, взглянув на газету. – Но об этом после. Теперь нужно бросить все силы на то, чтобы исправить глупость, – не сердитесь: не вашу, а старшего врача. Я поеду вместе с вами в X. и прочту ему хорошую нотацию. Конечно, того, что сделано, не вернешь, но старший врач благодаря своим связям может устроить так, что вас направят на канцелярскую службу в одно из управлений. Подобного рода работу вы еще можете вынести.
Лицо профессора снова вспыхнуло яркой краской, а брови гневно сдвинулись.
– Благодарю вас, доктор, за ваше желание помочь, но я решительно отказываюсь от вашего вмешательства, – раздраженным тоном возразил он. – Я призван к оружию и пойду вместе с другими туда, куда призывает меня мой долг.
В немом удивлении Стефан взглянул на Фернова. Он привык быть авторитетом для своих пациентов, привык к покорному послушанию со стороны профессора, а теперь вдруг открытый бунт! Доктор был крайне возмущен.
– Вы с ума сошли! – резко воскликнул он. – Вы хотите сражаться? Вы?! Это выходит за рамки здравого смысла!
Профессор не возразил ни слова, а только стиснул зубы, вспыхнул до ушей и взглянул на доктора так, что тот поспешил изменить тон.
– Приведите же какой-нибудь разумный довод для объяснения своего поступка, – умоляющим тоном проговорил Стефан. – Неужели вы не можете быть так же полезны своему отечеству, сидя в канцелярии, как на поле брани, если уж вам непременно хочется стать военным? Скажите мне, ради Бога, почему вы не хотите остаться при военном управлении?
– Не хочу!
– Вы несносный упрямец, – снова сердито произнес доктор, – и в этом отношении очень похожи на мою племянницу. Если она скажет: «Я не хочу», то весь свет может перевернуться, но она ни за что не уступит. У вас теперь совершенно такой же
– Прошу вас, доктор, избавить меня от неуместных шуток! – вне себя от гнева закричал профессор и даже топнул ногой.
Стефан был страшно поражен таким взрывом, тем более, что Фернов всегда отличался спокойствием и выдержкой.
– Оказывается, вы можете быть даже грубым! – с искренним удивлением заметил он.
Профессор нахмурил брови и молча отвернулся.
– Я, конечно, пошутил, – стал оправдываться доктор, – мне известно, что вы с Джен почти не выносите друг друга. Однако вы умеете сердиться, профессор! Вообще я нахожу, что за последние два месяца вы сильно изменились.
Фернов упрямо молчал, не желая оправдываться.
– Вернемся, однако, к нашему прежнему разговору, – продолжал Стефан.
– Значит, вы не хотите, чтобы я за вас ходатайствовал?
– Да!
– И завтра выступаете в поход?
– В любом случае!
– Ну что ж, я не могу насильно заставить вас остаться – идите с Богом! – Доктор сердечно протянул обе руки своему пациенту. – Кто знает, в конце концов, может быть, старший врач окажется проницательнее нас всех. По крайней мере, он доказал вам то, что я всегда говорил и чему вы не хотели верить: у вас нет ни чахотки, ни какой-либо другой болезни, кроме слабых нервов. А помните, какое я вам рекомендовал средство против этого?
– Физический труд! – ответил профессор, медленно поднимая глаза на Стефана.
– Вот именно. Тогда вы отвергли мой совет, возразив, что неспособны вести жизнь поденщика, а теперь вам волей-неволей придется взяться за физический труд; беда только в том, что вы не будете иметь права остановиться, когда устанете, и возможно, что доза моего лекарства окажется слишком сильной при походной жизни. Во всяком случае, вы сами теперь выразили желание испытать это средство, и мне остается только пожелать вам счастья!
– Я мало доверяю вашему радикальному средству, доктор, – с мрачной улыбкой ответил профессор. – Чувствую, что погибну или от руки неприятеля, или от непривычного напряжения физических сил. Так или иначе, это будет лучше и быстрее, чем годами сидеть за письменным столом в ожидании конца. Не отнимайте у меня уверенности, доктор, что и я могу принести некоторую пользу, а если я и расстанусь с жизнью – тем лучше!
– Ах, опять вы со своими предчувствиями! – сердито возразил доктор. – Умирать – бессмыслица. Как вы можете говорить, что не приносите пользы? А кто написал книги, восхитившие весь ученый мир?
– Да, но зато все остальные считают меня мертвым человеком, а мои произведения – книжным хламом! – с горькой улыбкой ответил профессор.
– Вот как? А та статья, которую вы сегодня напечатали в газете, тоже книжный хлам? Да, не ужасайтесь, профессор, и я знаю, и весь университет, и весь город знает, кто автор воззвания. Если вы могли это написать, то не сомневаюсь в том, что для вас нет ничего трудного.
Фернов не слышал последних слов доктора; он взглянул на то место, куда указывал Стефан; там, где лежала газета, в кресле только что сидела Джен; значит, и она читала его воззвание! Лицо профессора вспыхнуло, и глаза заблестели от удовольствия.