Герой снов
Шрифт:
– Ну разве он не красив?
– вопросила Эмма с материнской гордостью.
– Посмотрите, какие у него огромные лапы. Знаете, тигры убили больше людей, чем любые другие кошачьи. Они на удивление непредсказуемы.
– Как чудесно, - сухо проронил Николай. У него перехватило дыхание, когда Эмма просунула руку через прутья решетки в клетку и стала почесывать шею тигра.
– В Азии, откуда родом Маньчжур, тигра считают символом реинкарнации, возрождения в другой жизни.
– Эмма перевела глаза с Маньчжура на Николая.
– По правде говоря, вы с ним похожи. Возможно, ваша светлость,
– Не лезь в клетку дальше.
Николай произнес это мягко, но в голосе прозвучала нотка, заставившая и Эмму, и тигра вопросительно оглянуться на него.
Эмма еще дальше просунула руку в клетку и стала гладить тигра сильнее.
– Если вы не забыли, у него нет когтей, - сказала она.
– Их вырвали по приказу первого владельца. Маньчжур никогда не сможет сам добыть себе пропитание. Он никогда не узнает свободы. Бедный котеночек!
Она смотрела на тигра взглядом, полным любви и жалости. Из груди тигра вырвалось громовое любовное мурлыканье, он нежно уставился на Эмму, как детеныш на мать. Николай заметно напрягся и смог расслабиться, лишь когда она убрала руку из клетки.
– Не стоит волноваться, - заметила она.
– Маньчжур считает меня другом.
– Или закуской перед обедом.
– Николай поднял ведро с мясными обрезками.
– Полагаю, это предназначается ему?
Тигр вскинул голову и с живым интересом посмотрел на ведро.
Эмма выпрямилась и взяла ведро из рук Николая. Затем с большой сноровкой вытрясла из него в клетку сочащиеся кровью куски.
– Приятного аппетита, Маньчжур.
Удовлетворенно заурчав, тигр принялся за еду. Эмма скорчила гримаску и засмеялась.
– Отвратительно. Я окружена плотоядными.
– Она вытерла руки о штаны и ухмыльнулась, глядя на Николая.
– Ну как вам нравится ходить с грязными руками, ваша светлость? Наверное, ощущение для вас новое.
Он медленно приблизился к ней:
– По-моему, Эмма, ты стараешься меня раззадорить.
Сомкнув пальцы на тонком запястье, он поднял ее руку, поглядел на раскрытую ладонь, потом медленно перевернул ее.
Улыбка мгновенно исчезла с лица Эммы, она отпрянула, ощущая неловкость л смущение. Рука ее была в мозолях, шершавая и красная. Пальцы длинные и тонкие, однако ногти безжалостно коротко подпилены. От запястья до кончиков пальцев руку испещряли бесчисленные белые шрамы и шрамчики - следы царапин от когтей и зубов. После ухоженных ручек холеных дам, к которым привык Николай, ее руки должны были его просто ужаснуть.
– На руку леди не похоже, не так ли?
– прошептала она. Он погладил большим пальцем тонкую сетку голубоватых жилок, светившихся под белой кожей запястья.
– Это рука женщины.
Эмма нервно попыталась отнять руку.
– Что вы от меня хотите? Зачем вы здесь?
Он только крепче сжал пальцы.
– Я получаю удовольствие от твоего общества.
– Быть этого не может.
– Почему? Ты умна, занимательна… и очень красива.
– Ах негодяй!
– взорвалась Эмма.
– Не смейте надо мной смеяться!
– Неужели ты так низко себя ценишь? Я вовсе не смеюсь над тобой.
– Не обращая внимания на ее гнев, он взялся за другое запястье.
– Моя рыженькая,
– В старину в России "красное" означало еще и "прекрасное".
Эмма попыталась вырвать руки.
– Что вы себе позволяете?
– Я говорил, что однажды поцелую тебя, а я всегда держу слово.
Ее мускулы напряглись от усилия высвободиться из жесткой хватки.
– Если вы не уберете от меня руки, я вам оба глаза подобью. Может, вы не заметили, что я такого же высокого роста, как вы!
Николай легонько подтолкнул ее к ближайшей стене.
С приглушенным стуком плечи ее мягко ударились о деревянную перегородку.
– Не совсем.
– Он слегка наклонился к ней, прижав ее руки к бокам.
– А весишь ты вдвое меньше.
– Я… я пожалуюсь папе!
– В прошлом/ей приходилось несколько раз произносить эти слова, и они всегда производили эффект. Все боялись ее отца.
– Неужели пожалуешься?
– Глаза Николая заискрились: слова эти явно его позабавили.
– Что ж, будет очень интересно.
Эмма отвернулась, понимая, что допустила ошибку. Ей следовало ответить презрением, следовало рассмеяться и сказать, что он выглядит нелепо. Вместо этого она сорвалась, разозлилась, сделав именно то единственное, что могло лишь усилить его интерес.
Он выпустил ее руки и склонился ближе, телом прижимая ее к стенке. Затем медленно навернул на ладонь ее тяжелую косу и довольно сильно потянул за нее, оттягивая голову Эммы назад. Его рот навис над ее губами… близко, но не касаясь.
Она ощущала на губах жар его дыхания… Ее начало трясти… Каким-то незнакомым, низким голосом она проговорила:
– Так что вы там собирались делать? У меня много работы.
В тот же миг она почувствовала его рот, жестоко напавший на ее губы. Впрочем, нападение закончилось так же быстро, как и началось. Он поднял голову и уставился на нее сверху вниз сверкающими глазами из-под золотых ресниц. От страстного поцелуя губы Эммы покалывало. Она осторожно облизала их и ощутила легкий привкус сладкого чая.
– Оставьте меня в покое, - Неуверенно прошептала она.
Его высокие скулы, казалось, заострились еще больше. В своей суровой неподвижности лицо его выглядело экзотически восточным.
– Я не закончил.
Эмма внезапно напряглась, пытаясь его оттолкнуть. Но мужские руки лишь теснее сомкнулись вокруг нее. Она забилась в них, но вынуждена была покориться мощи притиснувшего ее тела. Николай вновь наклонил голову, целуя ее с силой и страстью, раз и навсегда вытеснившими воспоминания обо всех других мужчинах. Никогда больше не сможет она вызвать в памяти милую неуклюжесть своего первого поцелуя с деревенским мальчишкой и даже нежные объятия с Адамом Милбэнком. Свирепая страсть Николая словно заклеймила Эмму, не оставляя места ничему и никому другому. У нее закружилась голова от быстроты, с которой все переменилось. Он перестал быть великолепной, но непонятной фигурой, маячившей где-то на дальнем краю ее жизни. Внезапно он оказался близкой, сиюминутной реальностью, заставил понять, прочувствовать его с такой стороны, которая никогда не приходила ей в голову. Никогда не смела прийти…