Гёте. Жизнь как произведение искусства

Сафрански Рюдигер

Гёте это поприще не интересовало. Он участвовал в нескольких слушаниях, сводившихся к тому, что судья зачитывал длинные малопонятные заявления и ответы сторон. Не успел Гёте появиться в Вецларе, как его новые знакомые стали подтрунивать над этим худощавым доктором с большими глазами, который, казалось, занимался всеми науками, кроме юриспруденции. Он сразу же прослыл эстетом и философом; о том, что он пишет рецензии, тоже вскоре стало известно. Секретарь посланника Вильгельм Иерузалем, чуть позже прославившийся своим самоубийством, был знаком с Гёте еще со студенческих лет в Лейпциге и презрительно называл его «франкфуртским газетным писакой» [358] . «Гёц» еще не был опубликован, но о нем тоже уже говорили, и в одном из обеденных обществ, где сотрапезники давали друг другу новые имена, Гёте получил прозвище Гёц Честный. В Вецларе Гёте тоже притягивал к себе людей, многие искали его общества. А как же иначе? Ведь он мог так увлекательно рассказывать о Гомере, Пиндаре, Оссиане и Шекспире и так красиво декламировать их стихи своим высоким голосом. Гёте вращался в кругу молодых юристов, адвокатов и секретарей

посольств. Общество чиновников более высокого ранга и часто дворянского сословия его не привлекало. Среди своих новых друзей он сразу оказался в центре внимания. Секретарь посольства Ганновера Иоганн Кристиан Кестнер, жених Шарлотты Буфф, описывает сцену своего знакомства с Гёте летом 1772 года. Место действия – деревня Гарбенгейм, излюбленное место прогулок. «Там же, – пишет Кестнер, – я увидел его; он лежал на спине на траве под деревом, беседовал с некоторыми из тех, кто стоял вокруг, – с философом-эпикурейцем (великим гением фон Гуэ), философом-стоиком (фон Кильмансэгом) и чем-то средним между этими двумя (д-ром Кёнигом), и чувствовал себя превосходно» [359] .

358

VB 1, 29 (18.7.1772).

359

VB 1, 36 (осень 1772).

Гёте возлежит на траве, остальные стоят вокруг него и внимают его речам. Кестнер описывает эту сцену с некоторой иронией. Этот юноша на траве, безусловно, производит впечатление, но можно ли его принимать всерьез? Станет ли уважающий себя человек так разговаривать с людьми? Или же он вовсе себя не уважает? Кестнер подошел ближе и заметил, что приятели говорили об «интересных вещах», и то, что говорил Гёте, было «интереснее всего». «Вам известно, – пишет Кестнер в письме, в котором пересказывает эту сцену, – что я не склонен к поспешным суждениям. Безусловно, я заметил, что у него есть то, что называют гением, и живое воображение, но для меня этого все же недостаточно, чтобы ценить его высоко» [360] . Тем не менее впоследствии он познакомился с Гёте ближе, и произошло это в доме его невесты Лотты Буфф. То, каким образом Гёте оказался вхож в этот дом, он впоследствии описал в «Страданиях юного Вертера».

360

VB 1, 36 (осень 1772).

Гёте пригласили присоединиться к загородной поездке в Вольпертсхаузен, где в гостинице «Дом охотника» должны были быть танцы. Всего среди приглашенных было двенадцать молодых людей и тринадцать юных дам с безупречной репутацией. В одной карете с Гёте ехала и девятнадцатилетняя Шарлотта Буфф. За время поездки Гёте успел влюбиться в эту хрупкую девушку с небесно-голубыми глазами и светлыми волнистыми волосами. Танцевали полночи напролет. По свидетельству Кестнера, в ту первую ночь Гёте еще не знал, что Лотта «уже помолвлена с другим» [361] . А поскольку помолвка не была официальной, Кестнер, несколько позже присоединившийся к этой компании, вел себя так, будто с Лоттой его связывает только дружба.

361

VB 1, 38 (осень 1772).

На следующий день Гёте нанес ей визит в служебном здании Немецкого рыцарского ордена, так называемом Немецком доме, где отец Лотты исполнял обязанности управляющего имуществом. Его жена не так давно умерла, и Лотта, как старшая дочь, взяла на себя заботу о братьях и сестрах. Во время своего первого визита в Немецкий дом Гёте стал свидетелем сцены, которая тоже описана в «Вертере»: Лотта, окруженная детьми, режет хлеб, вытирает малышам нос, примиряет ссорящихся, одних увещевает, других подбадривает.

В «Поэзии и правде» Гёте подчеркивает, что как раз тот факт, что Лотта была невестой другого, позволял ему вести себя с ней «беззаботно», и что он сам был удивлен, как скоро и сильно «оказался увлечен» ею «до полного самозабвения» [362] . Это было для него тем более удивительно, учитывая, что Лотта принадлежала к тому типу женщин, что «привлекают к себе все сердца», но не внушают «отчаянные страсти» [363] . Такое же впечатление сложилось, кстати, и у Мерка, безжалостного, «как Мефистофель», когда он познакомился с Лоттой в Вецларе. По его мнению, друг мог бы найти более привлекательную девушку, вместо того чтобы «попусту терять время» [364] с чужой невестой.

362

СС, 3, 458.

363

СС, 3, 457.

364

СС, 3, 468.

Лотта указала восторженному Гёте на границы дозволенного, но, с согласия своего жениха, не хотела разрывать с ним дружбу. В глазах Кестнера Гёте тоже был интересным человеком, которого он не хотел отпускать. Поэтому после прояснения всех недоразумений и недомолвок Гёте остался с Лоттой и Кестнером в качестве друга семьи. «Так провели они дивно прекрасное лето; то была настоящая немецкая идиллия: прозаической ее частью являлся плодородный край, поэтической – невинная любовь» [365] . Вместе они бродили по полям, слушали пение жаворонков, изнемогали от жары, мокли под грозовыми ливнями,

сидели за кухонным столом и лущили горох. Такое мирное сосуществование могло бы продолжаться и дальше, но Гёте, по мнению Кестнера, все же обладал «качествами, которые представляют опасность для женщины, особенно если она чувствительна и имеет хороший вкус» [366] . В чувствах своей Лотты Кестнер не сомневается, но, как он признается в письме другу, не уверен в том, что сможет «сделать Лотхен счастливой, как он [Гёте]». Он не хочет терять ни друга в лице Гёте, ни невесту в лице Лотхен. Поэтому испытывает огромное облегчение, когда Гёте наконец понимает, «что должен сделать над собой усилие, чтобы успокоиться» [367] . Таким усилием в данном случае стало не что иное, как решение тайно покинуть город.

365

СС, 3, 459.

366

VB 1, 39 (18.11.1772).

367

VB 1, 40 (18.11.1772).

Рано утром 10 сентября 1772 года Гёте, никого не предупредив, уезжает из Вецлара. Вечер накануне они проводят втроем. Кестнер пишет в своем дневнике: «Он, я и Лотхен говорили о странных вещах – о состоянии после этой жизни, об уходе и возвращении и т. д.; разговор этот начал не он, а Лотхен. Мы условились: кто из нас умрет первым, должен, если у него будет такая возможность, известить живущих, как выглядит та жизнь. Гёте казался совершенно подавленным» [368] . На следующее утро Гёте оставляет два прощальных письма – одно для Кестнера, а второе – вложенное в первое – для Лотты. Кестнеру: «Если бы остался у вас хоть на минуту дольше, я бы не выдержал» [369] . Лотте: «Вот я один и могу дать волю слезам; оставляю вас в вашем счастье, но не покидаю ваших сердец» [370] .

368

VB 1, 32 (10 и 11.9.1772).

369

WA IV, 2, 21 (10.9.1772).

370

WA IV, 2, 22 (10.9.1772).

Читая эти прощальные письма, Лотта тоже не может сдержать слез. Она грустит, хотя и чувствует огромное облегчение. Кестнер пишет в дневнике: «И все же она была рада, что он уехал, ибо она не могла дать ему то, чего он желал. Он ведь был сильно влюблен в нее и буквально терял голову. Она же всегда такого избегала и не предлагала ничего, кроме дружбы, заявив ему об этом напрямую. Мы говорили только о нем» [371] .

Они еще долго будут о нем говорить – поначалу с теплотой и дружескими чувствами, а после выхода в свет «Вертера» – с горечью и обидой. Впрочем, и это со временем пройдет.

371

VB 1, 33 (10 и 11 сентября 1772).

Глава восьмая

Портрет молодого Гёте. Переписка с Кестнером. Самоубийство Иерузалема. Публикация «Гёца». Ненайденная жемчужина становится звездой. Эйфория. Прометей. Поэт или пророк? Магомет. Сатирические нападки на лжепророков

Прежде чем последовать за молодым Гёте по его жизненному пути, мы ненадолго остановимся и посмотрим, каким в это время видело его окружение, например, тот же Кестнер – человек с трезвым и острым умом, у которого были веские причины скептически относиться к своему сопернику, несмотря на то что он, едва ли не против собственной воли, в то же время очень высоко его ценил. Сохранился черновик письма Кестнера, в котором он рисует, наверное, самый точный и выразительный портрет молодого Гёте из всех, что доступны нам сегодня.

«Он обладает тем, что называют гением, имеет к тому же весьма живое воображение. Склонен к резким аффектам. Образ мыслей благороден. Человек с характером. Любит детей, охотно и подолгу возится с ними. Он неровен и противоречив. В его внешности и поведении есть много такого, что может производить неприятное впечатление. Но дети, женщины и многие другие очень хорошо к нему относятся. Он делает все, что пожелает, совершенно не заботясь о том, нравится ли это окружающим, модно ли это, отвечает ли это каким-то принятым понятиям. Всякое принуждение для него ненавистно. К слабому полу относится с особым уважением. Свои жизненные принципы он пока еще определил нетвердо и только пытается создать себе какую-то систему. <…> В нем нет тяги к ортодоксальности, однако это не от гордости, прихоти или потребности что-то из себя изображать. Он <…> старается не мешать другим жить в мире своих устоявшихся представлений. <…> Он не ходит в церковь, не ходит к причастию, редко молится и объясняет это так: “Я для этого недостаточно лжив”. <…> О христианской религии высказывается с уважением, но трактует ее совсем иначе, чем наши ученые богословы. <…> Он стремится к истине, но большее значение придает ощущению правды, нежели внешней ее демонстрации. <…> Изящные науки и искусства он сделал своим главным занятием в жизни, или, точнее, все науки, кроме тех, что могут приносить доход. <…> Одним словом, это очень странный человек <…>» [372] .

372

Письмо Хеннингсу: VB 1, 36 и далее (осень 1772).