Геворг Марзпетуни
Шрифт:
— Поведай, если у тебя есть другое горе. Раскрой передо мной свое сердце.
Царь не ответил. Он молча смотрел на озеро.
И что ему было сказать? Как мог он откинуть завесу, за которой была скрыта тягчайшая из его печалей? Разве мог он сказать, что все еще думает о севордской княгине, о несчастной жертве своей преступной любви, о том, что он живет ее страданиями, что ему поминутно чудятся ее проклятия?.. Как мог он восседать на престоле, думать о победах и славе, когда ему беспрестанно слышались ее
«Вся страна прославляет тебя, венчает твое возвращение, празднует твои победы… А там, в севордских горах, в мрачной темнице Тавуша томится несчастная женщина, которую покинули все, которая отвергнута всем миром и живет только своим позором, своим унижением… Она шепчет тебе: «Не смейся, когда я плачу, не радуйся, когда я страдаю!..» По какому же праву я должен снова вкушать радость жизни, если женщина, отдавшая мне свое сердце и душу, погребена заживо?..»
Эти мысли так взволновали царя, что он, забывшись, воскликнул:
— Нет, невозможно! Я не могу жить, когда она умирает…
— О ком ты говоришь? Кто умирает? — спросила царица.
Царь вздрогнул и, поднявшись с места, подал руку царице.
— Пойдем, луна уже заходит, — сказал он твердым голосом.
— О ком ты говорил? — спросила снова Саакануйш.
— О той, которая угасает в заточении, — ответил царь и прошел вперед.
Царица последовала за ним, не решаясь больше произнести ни слова.
7. Один цветок делает весну
Был полдень. Рыбаки Цамакаберда были заняты рыбной ловлей, когда конница Геворга Марзпетуни появилась на берегу Севана. Князь удивился, увидя, что рыбаки, вместо того чтобы ловить рыбу, бродят по берегу. Ни на озере, ни у берега не было видно ни плотов, ни лодок. Это тем более заинтересовало князя, что ему нужен был плот для переправы на остров. На его вопрос рыбаки ответили:
— По указу государя никто не имеет права держать плот или лодку на берегу, поэтому все они спрятаны в деревне.
Князь понял, что это сделано с целью помешать врагу проникнуть на Севан. Все же он велел, чтобы для них спустили лодку. Рыбаки колебались.
— Царь повесит нас, если мы нарушим его волю, — говорили они.
Князь не настаивал, но приказал дать сигнал на остров, чтобы оттуда выслали плот, а пока попросил угостить его отряд свежей рыбой.
Рыбаки сейчас же развели на прибрежной скале сигнальный костер. Пламя, разрастаясь, взвилось вверх. Вскоре из крепостных стен вышли два монаха и направились к пристани. Они отвязали один из находившихся там плотов и оттолкнулись от берега. До прибытия плота рыбаки приготовили вкусный завтрак из форели и угостили всадников.
На острове только что кончилась обедня, когда прибыл князь со своим отрядом. Царь поразился, увидев перед собою
— Ты пришел замаливать грехи своего государя? — спросил он, слабо улыбнувшись.
— Нет, государь, сейчас не время замаливать грехи. Сейчас их надо совершать, — ответил Марзпетуни.
— Совершать? Разве для этого положено определенное время?
— Да, государь. Из десяти заповедей одна гласит: «Не убий». Настало время действовать против этой заповеди. Мы должны убивать.
— Надеюсь, ты приехал не для того, чтобы сделать меня соучастником своих преступлений?
— Если бы царь повел мое войско, я бы помолодел на двадцать лет.
— Твое войско? Неужели ты собрал войско? — удивленно спросил царь.
— Да, великий государь.
— Где же оно находится, твое войско?
— Здесь, на Севане.
— На Севане? — еще больше удивился царь.
— Да, государь…
Царица, присутствовавшая при этом разговоре, перебила:
— Я смотрела с башни, когда ваш плот подплывал к острову. С тобой было не больше двадцати человек. Когда же прибудут остальные?
— Мое войско состоит из этих двадцати человек. Больше я не мог собрать, — ответил князь.
— Ты болен, князь Марзпетуни? — спросил царь, пристально посмотрев на него.
— Может быть, ты полагаешь, что я сошел с ума? — улыбаясь, заметил князь.
— Да, мне так кажется, — ответил серьезно царь. — Ты говоришь, что твое войско состоит из двадцати человек, и мечтаешь, чтобы царь встал во главе этого войска. Что это — насмешка?
— Боже упаси! — с чувством сказал князь.
— О каком же войске ты говоришь?
— Об этих двадцати воинах. Они и есть все мое войско и моя армия.
Царь с царицей изумленно переглянулись, как бы спрашивая, не сошел ли в самом деле князь с ума.
Марзпетуни догадался об их мыслях и с горькой улыбкой сказал:
— Вы имеете право считать меня безумцем. В это тревожное время, когда могущественные князья с тысячами воинов заперлись в своих замках, может показаться безумием воевать против арабов с двадцатью воинами. Но я делаю это, чтобы заклеймить позором тех князей, которые говорят от лица армян, кичатся своей родовитостью, а в минуту смертельной опасности не ударили палец о палец, чтобы помочь родине.
— Если твое смелое начинание увенчается успехом, это право останется за тобой, — сказал царь. — Но что могут сделать двадцать человек перед грозной вражеской силой?
Каждый из моих двадцати воинов может поразить двадцать арабов. Если мы не сможем воевать с большим войском, мы будем разбивать отдельные отряды и постепенно ослаблять врага.
— Немного пользы принесешь ты этим родине!
— Всякое большое дело начинается с малого.
— Итак, ты надеешься в конце концов победить?