Геворг Марзпетуни
Шрифт:
— Неужели ты, о крест Просветителя, допустишь наше поражение и пошлешь победу мерзкому врагу, который надругается над твоей святыней? Покажи, о четырехкрылый, что мы не напрасно надеялись на тебя и что всемогуща твоя десница!..
Сказав это, он с обнаженным мечом помчался навстречу наступавшему врагу и с необыкновенным мужеством стал защищать слабеющее крыло отряда своих воинов. Но геройские усилия князя и его воинов не могли принести победу над арабскими полками, которые все пополнялись. В некоторых местах армяне стали поддаваться. Еще немного, и арабы протрубили бы победу… Но в этот момент послышались
Князь Бабкен остолбенел: откуда вырос вдруг сепух? Где укрывалось его войско?
Движущаяся по западной дороге Двина конница, на которую с надеждой смотрел востикан и которая внушала тревогу Бабкену, оказалась войском сепуха Ваграма. По приказу царя, он поспешил на помощь князю Бабкену. Сепух, избегая арабских сторожевых отрядов, обогнул Двинскую долину и, проехав лес Хосров, вступил на Каринскую дорогу.
Появление сепуха с его войском изменило картину боя. Арабы растерялись, а ободренные сюнийцы и ванандцы стали еще яростнее биться с противником. Снова закипел бой, вновь столкнулись отряды. Тысячи мечей сверкали и рубили, копья вонзались, дробили шлемы, рвали латы, ломали щиты… От криков победителей, стонов раненых, лязга оружия гремели воздух и равнина.
Звезда победы явно была на стороне армян. Арабы при виде новых отрядов смешались и стали отходить. Бешир, чтобы спасти остальную часть армии, приказал трубить сигнал к отступлению. Но арабы, услыхав звуки труб, вместо того чтобы отступать шаг за шагом, бросились бежать в Двин.
Армяне кинулись за ними и стали рубить беспощадно. Вскоре ворота Двина открылись и приняли беглецов.
При виде этого у сепуха возникла дерзкая мысль ворваться в город вслед за арабами. Но более дальновидный князь Бабкен запретил ему, говоря, что в городе войско может подвергнуться опасности.
Они удовлетворились одержанной победой и, собрав войска, вернулись в долину.
К вечеру прибыл царь с Геворгом Марзпетуни, союзными князьями и царской армией.
Войска, по распоряжению спарапета, окружили город со всех сторон.
Увидя двинский ров еще сухим и услыхав о сражении с арабами и одержанной победе, царь в знак благодарности расцеловал князя Бабкена и сепуха Ваграма. Затем он приказал с особой пышностью осветить в эту ночь лагерь.
В старом двинском лесу были вырублены сотни тополей и кедров. Воины сложили огромные костры в лагере и вокруг городских стен.
С наступлением темноты эти гигантские костры зажглись, и Двин при их свете превратился в сказочный город. Сотни огненных языков взвились в воздух, осветив окрестности, стены и башни столицы ярким заревом. Издали можно было подумать, что весь город горит. Высокие дворцы с колоннами, купола церквей с блестящими крестами, высокие минареты мечети и дворца востикана с золотыми полумесяцами вспыхивали во мраке ночи то ярким пламенем, то шафранным отсветом, придавая городу тревожный и таинственный вид.
А с высот Двина открывалась иная картина. Царская армия, окружившая город, грозная при дневном свете, в ночной тьме казалась
Двинские армяне, не осмеливаясь открыто выражать свою радость, втайне ликовали. Мысль, что скоро кончится владычество чужеземцев, что надменный араб склонится наконец перед победным царским знаменем, наполняла их сердца безграничной радостью. Все уста шептали молитвы, — дети и старцы, женщины и мужчины молили бога, чтобы он еще раз прославил свое имя, послав победу армянскому кресту и григорианской вере.
Востикан видел с минарета огромные костры, игры и пляски армянских воинов, слышал их ликующие песни и был вне себя от ярости. Он вспоминал одну за другой свои неудачи, приписывая все это неразумию и беспечности военачальника и войска, и ругал и проклинал их.
— Мы могли на день раньше открыть канал и наполнить водою ров… — говорил он сам с собою. — Из-за своей беспечности мы потеряли лучшее укрепление и стали виновниками избиения своих войск… А мои сторожевые отряды… Где они? Почему до сих пор с четырех сторожевых постов не прибыл ни один воин, чтобы сообщить о приближении неприятеля?..
Но напрасно востикан роптал на сторожевые отряды. Не невнимательность сторожевой конницы была причиной того, что он вовремя не узнал о приближении неприятеля, а осторожность многоопытного армянского спарапета. Он разбил войско на мелкие отряды и провел его такими дорогами, что арабские сторожевые отряды не могли их выследить. Даже палатки, оставленные армией в Шаруре, стали разбирать только тогда, когда войско начало уже спускаться в Двинскую долину.
Востикан вызвал к себе Бешира на совещание.
— Армяне, по-видимому, осадили нас такими крупными силами, что мы не сможем выдержать натиска, — сказал он военачальнику. — Мне кажется, что есть только одна-единственная возможность предотвратить столкновение и заставить Абаса примириться с нами.
— Какая же это возможность? — спросил Бешир, который стал менее надменным после понесенного поражения.
Мы объявим армянскому царю, что повесим на башне находящегося у нас заложником сюнийского князя Саака, его двоюродного брата, если он не примет предложенного нами мира и не отведет свои войска от Двина.
— Если бы Абас хотел мира, он не вернул бы твоих послов из Васпуракана. Он откажется от твоего предложения.
— Тогда я повешу князя Саака; пусть его братья Смбат и Бабкен воюют с нами. До того как овладеть Двином, они обнимут труп своего брата.
— А если они возьмут Двин?
— Пусть берут, если это удастся им. От судьбы не уйдешь. Но по крайней мере убийством князя я раню сердца его близких.
— Нет, — господин мой, это очень опасное решение, — ответил Бешир. — Армяне народ не жестокий. Когда они берут город, они не убивают жителей, как мы. Захватив Двин, они не тронут ни нас, ни наших войск, если только ты не дашь волю своему гневу. Но если ты убьешь князя Саака, тогда нам не ждать уже пощады. Ты не знаешь сюнийцев, но я часто сталкивался с ними и знаю их безудержную ярость. Они не потерпят оскорбления, которое ты им нанесешь, казнив их князя.