Гея (1988)
Шрифт:
— Да, припоминаю, — сказал Кравцов.
— Ну вот. Я, конечно, в английском не очень-то, здесь только малость нахватался. В общем, как я понимаю, удирать они собираются. Завтра придет транспорт с горючим, закончат перекачку, тут они сомнут охрану, прорвутся на транспорт, и тю-тю к себе в Америку…
— Вы правильно поняли, Игорь?
— Аттак зы транспорт — чего ж тут не понять?
— Ну, так пошли. — Кравцов выскочил из каюты и побежал по коридору.
— Александр Витальич, так нельзя, — торопливо говорил Чулков, поспешая за ним. — Их там много…
Кравцов не слушал его. Прыгая через ступеньки,
Сразу стало тихо. Сквозь сизую завесу табачного дыма десятки глаз уставились на Кравцова. Флетчер сидел на спинке кресла, поставив на сиденье ноги в высоких черных ботинках. Он выпятил нижнюю губу и шумно выпустил струю дыма.
— А, инженер, — сказал он, щуря глаза. — Как поживаете, мистер инженер?
— Хочу поговорить с вами, ребята, — сказал Кравцов, обводя взглядом монтажников. — Я знаю, что вы задумали бежать с «Фукуока-мару».
Флетчер соскочил с кресла.
— Откуда вы знаете, сэр? — осведомился он с недоброй ухмылкой.
— Вы собираетесь завтра прорваться на транспорт, — сдержанно сказал Кравцов. — Это у вас не получится, ребята.
— Не получится?
— Нет. Честно предупреждаю.
— А я предупреждаю вас, сэр: мы тут вместе с вами подыхать не собираемся.
— С чего вы это взяли, Флетчер? — Кравцов старался говорить спокойно.
— А с чего это нам платят тройной оклад за безделье? Верно я говорю, мальчики?
— Верно! — зашумели монтажники. — Даром такие денежки платить не будут, знают, что подохнем!
— Атом так и прет из Черного столба!
— Шаровые молнии по каютам летают!
— Макферсон помирает уже от космических лучей, скоро и мы загнемся!
Кравцов опешил. На него наступала орущая толпа, а он был один: Чулков исчез куда-то. Он видел: в углу на диване сидел Джим Паркинсон и безучастно перелистывал пестрый журнал с блондинкой в купальнике, на глянцевой обложке.
— Неправда! — выкрикнул Кравцов. — Вас ввели в заблуждение! У Макферсона инфаркт, космические лучи тут ни при чем. Ученые думают, как справиться с Черным столбом, и мы должны быть наготове…
— К черту ученых! — рявкнул Флетчер.
— От них все несчастья!
— Ученые всех загубят, дай им только волю!
— Завтра придет транспорт, и никто нас не удержит! Расшвыряем япошек!
Монтажники сомкнулись вокруг Кравцова. Он видел возбужденные, орущие рты, ненавидящие глаза…
— Мы не позволим вам дезертировать! — пытался он перекричать толпу.
Флетчер с искаженным от бешенства лицом шагнул к нему. Кравцов весь напрягся…
Паркинсон отшвырнул журнал и встал.
Тут с шумом распахнулась дверь, в кают-компанию ввалились монтажники из бригад Али-Овсада и Георги. Запыхавшийся Чулков проворно встал между Кравцовым и Флетчером.
— Но-но, не чуди, — сказал он техасцу. — Осади назад.
— Та-ак, — протянул Флетчер. — Своего защищать… Ребята, бей красных!
— заорал он вдруг, отпрыгнув назад и запустив руку в задний карман.
— Стоп! — Джим Паркинсон схватил Флетчера за руку.
Тот рванулся, пытаясь высвободить руку, но Джим держал крепко. Лицо Флетчера налилось кровью.
— Ладно, пусти, — прохрипел он.
— Вот так-то лучше, — сказал Паркинсон обычным вялым голосом. — Расходитесь, ребята. Моя бригада
В кают-компанию быстрым шагом вошел Али-Овсад.
— Зачем меня не позвал? — сказал он Кравцову, шумно отдуваясь. — Кто здесь драку хочет?
— Карашо, Али-Овсад, — сказал Джим. — Карашо. Порьядок.
— Этот? — Али-Овсад ткнул пальцем в сторону Флетчера, который все потирал руку. — Эшшек баласы, кюль башына! [27] — принялся он ругаться. — Ты человек или кто ты такой?
27
Ослиный сын, пепел тебе на голову (азерб.)
27
Они ужинали втроем за одним столиком — Кравцов, Оловянников и Али-Овсад. Старый мастер жевал ростбиф и рассказывал длинную историю о том, как его брат-агроном победил бюрократов Азервинтреста и резко улучшил качество двух сортов винограда. Кравцов слушал вполуха, потягивал пиво, посматривал по сторонам.
— На днях, — сказал Оловянников, когда Али-Овсад умолк, — я стал невольным свидетелем такой сцены. Токунага стоял у борта — видно, вышел подышать свежим воздухом. Мне захотелось его незаметно сфотографировать, и я принялся менять объектив. Вдруг вижу: японец снял с запястья какой-то браслет, посмотрел на него и бросил за борт. Тут как раз Морозов к нему подошел. «Что это вы кинули в море, Масао-сан? — спрашивает. — Не Поликратов ли перстень?» Токунага улыбается своей грустной улыбкой, отвечает: «К сожалению, нет у меня перстня. Я выбросил магнитный браслет…» Ну, знаете эти японские браслеты, их носят многие пожилые люди, особенно гипертоники…
— Слышал, — сказал Кравцов.
— Да, вот так, — продолжал Оловянников. — Морозов стал серьезным. «Не понимаю, — говорит, — вашего хода мыслей, Масао-сан. Вы что же, полагаете, что нам не удается…» «Нет, нет, — отвечает Токунага. — Мы, конечно, вернем магнитам их свойства, но не знаю, дождусь ли я этого…» «Ну зачем вы так…» Морозов кладет ему руку на плечо, а тот ему говорит: «Не обращайте внимания, Морозов-сан. Мы, японцы, немножко фаталисты».
— А дальше что? — спросил Кравцов.
— Они ушли. Он, видимо, и вправду неизлечимо болен, Токунага…
— Да, — сказал Кравцов. — Не очень-то веселая история.
Некоторое время они молча ели.
— Что это за пигалица с седыми усами? — вполголоса спросил Кравцов, указав движением брови на маленького человечка, который ужинал за столиком Морозова.
— Эта пигалица — профессор Бернстайн, — ответил Оловянников.
— Вон что! — Кравцову стало неприятно из-за «пигалицы». — Никак не думал, что он…
— Такой немощный? А вы читали в американских газетах, как он вел себя в Принстоне? Он забаррикадировался в своей лаборатории и создал вокруг нее мощное электрическое поле. Он получал энергию от электростатического генератора, который вращался ветродвигателем. Бандитов затрясло, как в пляске святого Витта, и они поспешили убраться. Все шесть дней он просидел в лаборатории с двумя сотрудниками, на одной воде. Вот он какой.