Гейдар Алиев
Шрифт:
Бакинский дневник
28 ноября 1988 года.
Никогда еще не улетал в командировку по родной стране с таким гнетущим чувством. Никогда еще не провожали так в редакции. Для газетной жизни с ее чуть ли не ежедневными командировками чьи-то приезды — отъезды — в порядке вещей. «Летишь, старик? — спросят на ходу. — Куда?» — И не дождавшись ответа, несутся дальше. Сейчас — иное дело. Те, кто побывал уже в зоне конфликта, считают своим долгом повспоминать увиденное, другим хочется просто потолковать «вокруг Карабаха».
Все свободные до вылета
В аэропорту на первый взгляд все спокойно.
— Может, заглянешь в зал вылета? — спрашивает встретивший меня Джаваншир.
В большом зале не протолкнуться. Женщины, дети, старики. Узлы, чемоданы. И — тишина, поразительная для такой массы людей. Угрюмая, готовая взорваться тишина. Что заставляет этих людей улетать? Не знаю. И не чувствую пока себя вправе спрашивать. Надо разобраться, что случилось с полюбившимся мне городом за последний год. Почему так недолго работал Кямран Багиров, энергично взявшийся за дело? Какие боли обострились? Какие появились вновь?
Узелки, особенно такие тугие, как национальные, надо развязывать очень осторожно, бережно. Тем более в краях, где давние и недавние свары напоминают костры, подернутые пеплом. Подсуетится усердный человек над затухающими огоньками, — тут же пламя оживет.
На огромной площади, говорят, тысяч четыреста, а может, и все пятьсот. Физически чувствуешь, как напряженно они внимают словам, произносимым с трибуны. Площадь — своеобразный барометр общественного мнения. Звучат призывы защитить заповедную Топхану, где Армения собиралась построить пансионаты и дома. Не отдать Карабах. Всем бастовать. В этот вечер я услышал и рефрен, адресованный партийному комитету:
— Позор Наримановскому райкому партии, который не позволяет рабочим бастовать.
И гулкое эхо: «Позор! Позор! Позор!» Что ж, надо познакомиться с райкомом, удостоившимся такого внимания площади.
30 ноября.
— Я воспринял эти призывы как одобрение нашей работе, — сказал мне первый секретарь Наримановского райкома партии В. Касумов.
За плечами Вагифа Касумовича — двенадцатичасовой рабочий день. С утра он был у проходных электромашиностроительного завода. Сам в прошлом рабочий, опытный хозяйственник, он решил говорить с людьми напрямую. Одних переубеждал, другим возвращал уверенность в себе, третьим помогал отделить правду от лжи, разобраться в лавине слухов.
— Экстремальная обстановка моментально проверяет людей, — говорит Касумов. — За считаные дни узнаешь цену каждому.
В Наримановском районе, одном из крупнейших в республике, свыше 50 предприятий, объединив свои силы, развернули строительство жилья. И вот теперь все это приходится отложить.
Причины понятны. Производственное объединение «Азэлектромаш» — его продукцию ждут тысячи потребителей в СССР, сорок зарубежных стран — потеряло уже миллион рублей прибыли, еще миллион потеряет на штрафах. А по району, городу потери увеличиваются в десятки, сотни раз. На четыреста
Восемь часов вечера. В кабинете первого секретаря — члены бюро райкома партии, секретари парткомов, директора предприятий. Собрались не для отчета и не для «накачки» — идет свободный, подчас острый анализ ситуации, последних наблюдений, тенденций. Пикетчикам, которые пытались блокировать заводы, отпор дан. Работу начали все предприятия в районе, правда, далеко не на полную мощность.
1 декабря.
Сегодня условились встретиться с Виктором Петровичем Поляничко, вторым секретарем ЦК Компартии Азербайджана. В Баку он едва ли месяц, до этого четыре с половиной года был в Афганистане. Знакомы мы, пожалуй, лет тридцать — со студенческих времен на Стромынке, где жили студенты факультета журналистики МГУ. С тех дней запомнился крупный, энергичный парень, не успевший еще снять солдатскую гимнастерку. Незаурядный человек всегда вызывает интерес — стараешься не потерять его из виду. Так было и с Поляничко. Весточки о нем доносились то с Оренбуржья — на строительстве горно-обогатительного комбината, ударной стройке, он руководил комсомольским штабом, то из Москвы, то из Челябинска… На Урале и свела нас вновь судьба: его, уже первого секретаря обкома комсомола, и меня, собственного корреспондента «Комсомольской правды». Жаль, не часто встречались такие комсомольские и партийные работники, как он.
На часах было 22.30, когда из кабинета второго секретаря ЦК потянулись участники позднего совещания. Виктор подошел к дверям, кивнул нам с Джаванширом: «Заходите, ребята». Оставив свой большой стол, заваленный бумагами, папками, газетами, он сел рядом с нами, подвинул чай, блюдце с конфетами. На воспоминания в этот вечер времени не было, сразу — о текущем моменте, как говорили когда-то.
— Ситуация сложная, но мы ею управляем. Карабах пройдет, и площадь пройдет, а нам, коммунистам, надо будет смотреть в глаза людям. Вот это бы донести до всех.
Резкий междугородный звонок прервал разговор.
— Дашкесан? Слушаю, Рауф Велиевич. Спасибо! За сутки это самая добрая информация.
Виктор Петрович вернулся к столу, помолчал.
— Может, еще чаю? — Что-то далекое мелькнуло в его глазах, и вдруг, без всякой внешней связи, вырвалось: — Четыре с половиной года не был в отпуске, отвык, не знаю, как люди сейчас отдыхают. Когда выпадает свободная минута, забиваюсь в угол и читаю. Только не о войне. Осточертела война…
Мы молчали, боясь спугнуть эту неожиданную исповедь, понимая, что в другой обстановке ее, может, и не было бы…
Скрипнула дверь. Заглянул и вошел Афранд Дашдамиров, заведующий отделом пропаганды и агитации ЦК:
— Ребята, пожалейте Виктора Петровича!
Накатывалась волна забот, срочных и сверхсрочных, безотлагательных. А Виктор только разговорился, рассказывал, как в Герате хоронили афганского товарища, партийного работника. Над могилой выступал Наджибулла. Выступал под аккомпанемент разрывов, мины падали все ближе. Виктор уговаривал его уйти в укрытие, Наджибулла не соглашался. И только закончился траурный митинг, отъехали на сотню-другую метров, как очередная мина угодила прямо в свежий холм. Эти годы навсегда останутся с ним.