Гейша
Шрифт:
– Может, родителям твоим сообщить? Пусть приедут. Им свидание разрешат.
– Родителям? Нет, не стоит, зачем их волновать? Они люди простые, мне все равно ничем помочь не могут. Зачем им вообще знать, что я здесь? Им ведь не сообщат без моего ведома?
– Не сообщат, – подтвердил я.
– Город у нас маленький, – объяснила Лена.
– Тула?
– Тверь, – поправила она. – Сплетни пойдут. Мама расстраиваться будет. Нет, лучше не надо.
«Интересно, – думал я, возвращаясь из Бутырок
Хотя почему дурочкой? Нет, Лена Бирюкова, несомненно, дурочкой не была. Инфантильной, наивной, легкомысленной – может быть. Излишне непосредственной… Экзальтированной. Провинциальная простота. Та простота, что хуже воровства… Хм, вот никогда не думал, почему так говорится? Может, потому, что из-за такой вот простоты попадешь в передрягу похуже, чем за воровство? Что ж, в случае с Леной так оно и было. Если бы она обокрала своего любовника, имела бы сейчас от трех до пяти, получила бы три условно и освободилась в зале суда…
Красавицей она мне не показалась, черты лица излишне простоватые, нос широкий, зато – блондинка с голубыми глазами. И, конечно, крепкая, стройная фигура, над которой Лена явно усердно работала, по нескольку часов проводя на тренажерах в этих… в фитнесс-клубах.
Каким образом такие вот провинциальные девочки из приличных простых семей становятся содержанками богатеньких пожилых «папиков»? Я подозревал, что со времен Бальзака в этой сфере человеческих отношений мало что изменилось, и все-таки одно дело читать об этом у классиков или в современной желтой прессе, а другое – видеть перед собой обыкновенную девчонку, свою в доску: веселую, заводную, в чем-то простоватую… Ну, об этом я уже говорил…
М-да, а ведь следователь не верит ей ни на грош. Пока из материалов дела трудно судить, врет Лена или говорит правду, а если врет, то в чем и в какой степени… В принципе ничего сверхъестественного нет в самом факте убийства Осепьяна в постели неизвестным или неизвестными. И если бы Лена в этот момент находилась на другом конце Москвы, а не лежала в постели рядом с покойником, то никаких проблем, скорее всего, для нее эта преждевременная кончина заместителя председателя Спецстроя не составила. Но проблема была в том, что Лена оказалась с покойником в одной постели, и неизвестный киллер (если таковой вообще присутствовал) совершенно неожиданно ее пощадил.
И Лену взяли в оборот как единственную явную подозреваемую.
Может, у следователя на то есть свои причины? Может, он знает что-то такое от оперативников уголовного розыска, о чем пока рано заявлять открыто, но что дает ему право видеть в Лене Бирюковой убийцу? Недаром же УГРО имеет сеть информаторов.
А она утверждает, что убийца – человек в черной униформе и в черной соответственно маске. Какой-то прямо ниндзя. Черепашка. Кто такому поверит?
Я шел по тюремным коридорам и снова прокручивал в голове наш разговор.
– …Он
– Не видела я. Не помню. Нет, ну ты сам представь: спокойно спишь ночью, просыпаешься оттого, что в другой комнате стреляют. Причем тихо так, приглушенные выстрелы…
– С глушителем?
Она пожала плечами:
– Наверное. В такой ситуации вообще не соображаешь, кто стреляет, в кого? Я только и видела одну вспышку в темноте и хлопок, будто шампанское открыли. Испугалась, накрылась подушкой. Думала, они и меня пристрелят. А он вошел и бросил что-то мне на одеяло.
– И что?
– Я как дура это самое схватила. А это был пистолет. А потом вместе с пистолетом бросилась в спальню Сурика. Измазалась кровью… Эх… Одна радость, что меня саму не застрелили.
– Почему?
– Юра, ну ты вопросы задаешь! Слава богу, что не пристрелили, я им за это должна спасибо сказать, а не спрашивать.
– Ну и что дальше было?
Я тогда усмехнулся, но Лена не оценила иронии. Она в самом деле была благодарна неизвестному киллеру за то, что оставил ее в живых и тем самым стопроцентно гарантировал ей место на нарах в Бутырках.
А если все это вранье и сплошная фантазия, то из-за чего такая девчонка могла застрелить своего любовника?
Мотивировки я не видел никакой.
Мешал ей уйти к другому? Ревновал ее? Бил, не давал денег? Но самой зачем же стрелять? Ведь не вчера родилась, могла бы за пару сотен баксов найти забулдыгу из деревни. Всего делов-то…
– Ну что дальше? Ворвались родственники, женщины заорали, мужики бросились в милицию звонить. Забрали меня. На пистолете отпечатки мои, кровь Осепьяна, стреляли из этого пистолета… Кто убил? Конечно, я. Да этот Дроздов и не разбирался долго. Дело для него решенное…
На выходе из тюрмы я столкнулся со Славиным.
По причине тридцатиградусной жары он явился на работу в льняных шортах и сандалиях. Другого адвоката, явись он в таком виде, осмеяли бы за нарушение рабочего этикета, – все-таки мы в Москве, а не в Йоханнесбурге, хотя жара и африканская. Но Славину все как с гуся вода. Его у нас вообще… Подозрительно ценят…
– Привет. Отправляешься на сафари?
– Привет, Гордеев, – томно махнул он загорелой рукой в мою сторону.
Где этот шельмец успел так загореть с головы до ног? Если бы я решился снять брюки и облачиться в шорты, то цвет моих ног, пожалуй, мало чем отличался бы от цвета куриных окорочков. А этот весь бронзовый.
– Ты где так загореть умудрился?
– Надо знать где, – ответил он и, слегка осклабившись, поинтересовался: – А как тебе новая клиентка?
– Ничего.
Я вообще удивился, что он в курсе. Но в ответ на мое нейтральное «ничего» Славин подмигнул.
– Говорят, ничего себе штучка? Цветочек, а? Берегись, Гордеев, – погрозил он.