Гибель 'Эстонии'
Шрифт:
Обещания сыпались как из рога изобилия. Но он уже был верным рабом беспощадно разрушительного зелья. Распад личности ускорялся убийственными дозами алкоголя. Спустя полгода вежливо и холодно его уволили "по собственному желанию". На дно опускался он стремительно. Из дорогого пентхауза переехал в дешевенькую квартирку на Ямайке в Квинсе. "Кадиллак" сменил компактный "Фордик". Редкие дела вести доводилось все реже и реже. Сбережения таяли как кубики льда в кастрюле с кипят ком.Через год с небольшим его схватила служба безопасности "Мейси" - он пытался вынести из универмага дорогую норковую шубу. От тюрьмы спас знакомый судья, ограничившись штрафом. Еще через год его видели где-то на Бродвее в районе Ривердейла.Одет он был в лохмотья, передвигался с палочкой, просил милостыню, работая под слепого, подворовывал по мелочи. Он уже был болен СПИДом, но ещё не знал об этом. Тогда и встретил он девочку-бродяжку, которую очень скоро заразил, пользуясь одним шприцем. Последние доллары он снял со своего счета в "Chemical Bank", зайдя в одно из его центральных отделений и не понимая, что люди, проходя
Теперь старик и девочка были у самого конца своего жизненного пути. Говорят, надежда уходит последней. Может быть. Для старика она ушла давно. Но полуживой, почти мертвый, он все ещё жаждал одного - укола, который унесет его далеко-далеко, на Планету Грез и он будет могуч, свободен и раскован, он будет Властелином Космоса. В дырявом, потном носке у него была запрятана последняя заначка, заветная пятидесятидолларовая бумажка. И он ждал Тэдди. И молился:
– Господи! Ты ведь Спаситель наш. Так спаси и помилуй раба твоего Тэдди. Он дарит нам радость и её не измерить ни одним ярдом, не взвесить ни на каких весах. Дай ему светлых дней, благодетелю нашему!
Молодой пуэрториканец повернулся к своему приятелю и спросил:
– Ты слышал, о чем хрипел этот белый старик?
– Дух жизни из него вышел, вот что.
– А девчонка?
– А она перед этим отошла.
– Хорошие места освободятся, у окна. А вот и хозяин идет. Эй, Тэдди!
VI. Голубое каприччо
Заместитель начальника ЦРУ Уинстон Даггерти прибыл в Нью-Йорк один, без помощников и без предварительного уведомления кого бы то ни было. О поездке знали только его шеф, куратор в Администрации Белого дома и жена Клодия. Номер в весьма посредственном отеле "Холидей инн" он заказал сам, разумеется, на подставную фамилию. На неё же у него имелись водительские права и кредитные карточки. Приняв душ и побрившись, он подошел к окну. Налив щедро из склянки в пригоршню своего любимого "Опиума", он тщательно втирал его в подбородок, грудь, под мышками. Отель был расположен в одном из пригородов, населенном преимущественно "цветными", и потому вид из окна открывался достаточно угрюмый - дешевые многоквартирные дома, бельевые веревки с развешенными на них разноцветными тряпками, ребятишки, гоняющие самодельный мяч на щербатом пустыре. Сразу за ним открывалось автомобильное кладбище, ещё дальше - кладбище человеческое.
Отношение к этому городу у Даггерти с отроческих дней было всегда двояким. Когда его отец, довольно удачливый коммивояжер, перевез семью из далекого Вайоминга в "столицу мира", поселились они в Бронксе, на отшибе, в маленькой квартирке с двумя спальнями на последнем этаже старенького трехэтажного дома. Зябкая нищета, страшное, бесприютное детство и ещё более страшная окаянная старость, кровавые войны уличных банд и бесконтрольное засилье лидеров преступного мира и их подручных - сутенеров, наркодилеров, сбытчиков краденого, наемных громил и киллеров - все это изо дня в день видели глаза мальчика, фиксировал и впитывал как губка юный мозг. Отвращение, даже ненависть к той жизни воспитывала в юном Уинни мама, тихая, умная, добрейшая мама на свете. Однажды она повезла его в субботу в Манхэттан. Эта поездка потрясла впечатлительного мальчика. Он был ошеломлен открытием - всего в часе езды от затхлого, беспросветного ада трущоб находился совершенно иной мир - мир роскоши и процветания, сытого веселья, капризной беззаботности. Прятавшееся за равнодушным безразличием отвращение к миру отверженных и трепетное преклонение перед властителями жизни навсегда закрепилось в сознании Даггерти-младшего именно с того памятного путешествия.
Шел 1955 год. В стране лютовал могущественный Джозеф Реймонд Маккарти. Жертвами главного заокеанского опричника были в основном интеллигенты: ученые, писатели, актеры. Однако общенациональная "охота на ведьм" велась по принципу ССовских и НКВДистских облав. В лапы асов сыска попадались неожиданные антиамериканцы. Среди них оказался Даггерти-старший. Как выяснилось, он был активным распространителем злокозненных марксистских идей. Во второй половине двадцатых годов он - из чисто коммерческих соображений - попутно с продажей товаров "Вестин - гауза" продавал подписку на самые разные газеты и журналы. В том числе - на газету "Дейли уорлд", которая тогда издавалась в Чикаго. Абсолютно аполитичный американец, не имевший ни малейшего понятия ни о классовой борьбе, ни о "планах Кремля распространить большевистскую заразу на весь мир", не смог доказать своей непричастности к крамоле и был занесен в черные списки Сенатской Постоянной Подкомиссии по Расследованиям антиамериканской деятельности. Десятилетний Уинстон, не любивший вечно путешествовавшего отца, к тому же обожавшего легкомысленные приключения с перчиком, не без тайного злорадства наблюдал за тем, как родитель быстро спивается.
За год до поступления в Пенсильванский университет Уинстон познакомился и подружился с молодыми оркестрантами. Особенно интересно ему было проводить время с валторнистом Грегори, разбитным, жизнерадостным увальнем, который знал множество пикантных историй и анекдотов из жизни джазистов и актеров. Как-то он бросил вскользь, говоря о голливудской звезде первой величины, что тот является "голубым".
– Что это такое?
– поинтересовался Уинстон, который, несмотря на свои шестнадцать лет, был девственником и ничего не смыслил в половых извращениях.
– Хм...
– отозвался Грегори и как-то по-особому - оценивающе и с явным интересом - посмотрел на юношу.
– Ну, как тебе сказать... Любовь дедовским способом - это когда мужчина совокупляется с женщиной.
– А не дедовским?
– облизнув пересохшие губы, хрипло спросил Уинстон.
– А не дедовским, - так же хрипло, сглотнув слюну, ответил Грегори, это когда мужчина любит мужчину.
– Но от такой любви разве могут родиться дети?
– простодушно воскликнул Уинстон.
– При чем тут дети!
– с досадой заметил Грегори. И тут же расхохотался: - По сексуальному воспитанию ставлю тебе... У вас в школе какая система отметок?
– Двенадцатибальная. А что?
– А то. Ставлю тебе ноль баллов. Ты что, всерьез полагаешь, что главная цель любви - производить на свет детей?
Уинстон молчал, покраснев до кончиков ушей. "Так в Библии говорится", - виновато подумал он.
– Цель любви - наслаждение друг другом, - менторским тоном изрек Грегори.
– И чувства мужчины к мужчине в сто крат возвышенней и чище, чем мужчины к женщине. Кстати, твой дядя мог бы многое порассказать на эту тему.
– Но... он же старый холостяк!
– Вот именно, дружище. Вот именно.
Этот разговор внес в душу Уинстона смятение. Вернувшись домой, он достал с полки в библиотеке соответствующий том энциклопедии "Амери
кана". Но в нем статьи "голубой" не оказалось. Он не знал, что термин этот стал бытовать в языке сравнительно недавно и не мог быть включен в издание 1947 года. Зато он нашел статью "гомосексуализм" - это слово валторнист тоже произносил. "Почему Грегори утверждал, что это что-то новое?
– размышлял он, прочитав статью.
– Старо как мир. И в Древней Элладе, и в древнем Риме, и в армии Ганнибала и Александра Македонского процветала эта "возвышенная и чистая любовь". Значит, что-то в ней есть? Ведь не по принуждению, а по взаимному согласию".
На день Святого Патрика Грегори пригласил Уинстона в Нью-Йорк. Маму уговаривать пришлось недолго. И вот уже в новеньком бежевом "олдсмобиле" Грегори ни свет ни заря они мчатся на северо-запад в предвкушении традиционного парада и праздничных развлечений. Они бросают машину в одной из боковых улиц и пробираются на Авеню Шествий. В Солнечных лучах торжественно движется платформа, на которой установлена статуя легендарного Первого Епископа и патрона Ирландии и всех ирландцев. Гремят оркестры, слышны восторженные возгласы, бодро маршируют девушки в национальных нарядах и с обязательными зелеными юбками, шарфами, гетрами. С верхних этажей небоскребов летят конфетти, легкий ветерок развевает ирландские знамена, колонна старых ветеранов следует за молодежью, из динамиков несутся милые сердцам переселенцев мелодии древней и всегда любимой, незабвенной Родины.