Гибель гигантов
Шрифт:
Что, черт возьми, происходит?
Он выбрался из окопа и пошел к ним по изрытой снарядами земле. Солдаты показывали друг другу фотографии жен, детей и невест, предлагали сигареты и пытались завязать разговор, говоря, например: «Я — Роберт. А ты?..»
Фиц заметил двух увлеченно беседующих сержантов, английского и немецкого. Он похлопал своего по плечу.
— Эй! — сказал он. — Это что за чертовщина здесь творится?
У сержанта был гортанный акцент кардиффских докеров.
— Сэр, честно говоря, даже не знаю, как это произошло. Несколько
— Но ведь в окопах никого не осталось! — гневно воскликнул Фиц. — Неужели вам не пришло в голову, что это может быть уловка?
Сержант огляделся по сторонам.
— Нет, сэр, честно говоря, не пришло, — невозмутимо ответил он.
На самом деле Фиц и сам в это не верил. Какую выгоду враг может извлечь из того, что солдаты враждующих армий на передовой завязали дружбу?
— Сэр, это — Ганс Браун, — сказал сержант, указывая на немца. — Он работал официантом в Лондоне, в отеле «Савой». Говорит по-английски!
Немецкий сержант отдал Фицу честь.
— Рад с вами познакомиться, господин майор! — сказал он. — С Рождеством вас! — У него было более правильное произношение, чем у сержанта из Кардиффа. Он достал флягу. — Вы позволите предложить вам глоточек шнапса?
— О господи! — покачал головой Фиц и пошел прочь.
Ему больше ничего и не оставалось. Это было бы невозможно прекратить даже с помощью офицеров и сержантов. А без их помощи — тем более. Он решил сообщить о создавшемся положении вышестоящим, и пусть этим занимается кто-нибудь другой.
Но уйти он не успел: его окликнули по имени.
— Фиц! Фиц! Неужели это вы?
Голос был знакомый. Обернувшись, он увидел приближающегося немца. Когда тот подошел, Фиц его узнал.
— Фон Ульрих?! — изумленно воскликнул он.
— Он самый! — Вальтер широко улыбнулся, протягивая руку. Фиц по привычке тоже протянул руку, и Вальтер с жаром ее пожал. Вальтер похудел, светлая кожа лица обветрилась. «Наверное, я тоже изменился», — подумал Фиц.
— Это просто поразительно! Какое совпадение! — сказал Вальтер.
— Рад видеть вас живым и здоровым, — сказал Фиц.
— Взаимно!
— А с этим нам что делать? — Фиц махнул рукой в сторону братающихся солдат. — Мне это внушает беспокойство.
— Согласен. Завтра они могут не пожелать стрелять в новых друзей. Нужно активизировать боевые действия, чтобы они пришли в норму. Если утром с обеих сторон начнется артобстрел, они скоро вновь начнут ненавидеть друг друга.
— Надеюсь, вы правы.
— Но расскажите мне, как вы, мой старый друг?
Фиц вспомнил свою хорошую новость и просиял.
— Я стал отцом, — сказал он. — Би родила мальчика. Хотите сигару?
Они закурили. Вальтер рассказал, что вначале был на Восточном фронте.
— В русской армии страшный беспорядок! Офицеры продают армейские запасы на черном рынке,
Фиц рассказал, что был в Париже.
— Твой любимый ресторан «Voisin» по-прежнему открыт, — сказал он.
Солдаты затеяли игру в футбол, англичане против немцев, в качестве штанг сложив стопками кепки.
— Мне придется поставить в известность командование, — покачал головой Фиц.
— Мне тоже, — ответил Вальтер. — Но сперва скажите мне, как там леди Мод?
— Полагаю, у нее все хорошо.
— Я бы очень хотел, чтобы вы передали ей мой нижайший поклон.
Фиц заметил, что Вальтер произнес эту обыденную фразу с особенным ударением.
— Обязательно, — сказал он. — У вас есть для этого особые причины?
Вальтер отвел взгляд.
— Перед самым отъездом из Лондона… Я танцевал с ней на балу у леди Вестхэмптон. Это было последнее светлое воспоминание из прошлой жизни, когда еще не началась эта война… — Вальтер, казалось, не мог справиться с чувствами. Его голос дрожал. Может, это Рождество так на него повлияло? — Мне бы очень хотелось, чтобы она знала, что в Рождество я думаю о ней… — Он взглянул на Фица влажно блеснувшими глазами. — Друг мой, передайте ей это обязательно!
— Передам, — сказал Фиц. — Уверен, ей будет приятно.
Глава четырнадцатая
Февраль 1915 года
— И вот пошла я к врачу, — рассказывала женщина, сидевшая рядом с Этель, — и говорю ему: «Доктор, у меня чешется между ног».
По комнате пробежал смешок. Они сидели в комнате на верхнем этаже маленького домика в восточном Лондоне, возле Олдгейта — двадцать женщин, склонившихся над швейными машинками. Тесными рядами сидели они с двух сторон за длинным столом. Очага в комнате не было, а единственное окошко было плотно закрыто от февральских холодов. Дощатый пол был голый. С давно не беленных стен осыпалась старая штукатурка, местами просвечивала обрешетка. От дыхания двадцати женщин было душно, но при этом и ужасно холодно. Все женщины были в уличной одежде.
Рядом с Этель сидела ее сверстница и квартирантка, девчонка-кокни Милдред Перкинс. Ее можно было бы назвать красивой, если бы не выступавшие передние зубы. Неприличные шутки были ее коньком.
— А врач мне, значит, отвечает, — продолжала она: — «Не говорите так, это непристойно».
Этель усмехнулась. Милдред умела хоть на несколько минут внести оживление в тяжелые двенадцатичасовые смены. Никогда прежде Этель не слышала таких разговоров. В Ти-Гуине прислуга следила за своей речью. А эти лондонские женщины могли сказать что угодно. Они были разных национальностей и всех возрастов, некоторые плохо говорили по-английски, были даже две беженки из оккупированной Бельгии. И лишь одно их объединяло: всем им отчаянно была нужна работа.