Гибель гигантов
Шрифт:
— Хорошо, — сказал он.
— А потом мы могли бы дать для них обед в зале для слуг.
— Отличная мысль, дорогая, но ведь это толпа грубых, невежественных людей.
— А мы пригласим на обед тех, кто придет на службу. Так мы отсеем евреев и смутьянов.
— Остроумно. Но горожане будут тобой недовольны.
— А какое нам до этого дело!
— Хорошо, — кивнул он. — Джонс недоволен, что я подкармливаю детей бастующих. Если ты дашь обед тем, кто работает вместо них, никто
— Спасибо тебе! — сказала она.
Фиц подумал, что благодаря ее беременности у них уже улучшились отношения.
Несмотря на два выпитое за ланчем вино, когда Фиц вышел из обеденного зала и направился в Жасминовую комнату, он вновь почувствовал волнение. Его судьба находилась в руках Этель. Она была по-женски мягка и чувствительна — и тем не менее не позволяла собой вертеть. И ее неуправляемость его пугала.
В комнате ее не было. Он посмотрел на часы. Четверть третьего. Он сказал «после ланча». Когда подали кофе, Этель не могла этого не знать, и должна была уже ждать его здесь. Места он не указал, но она должна догадаться.
Он начал паниковать.
Через пять минут у него появилось искушение уйти. Никто не заставлял его столько ждать. Но он не желал откладывать решение этого вопроса на другой день, даже на другой час, и остался.
Она пришла в половине третьего.
— Ты что себе позволяешь?! — воскликнул он гневно, но она и внимания не обратила.
— С какой стати ты заставил меня говорить с твоим поверенным?
— Я решил, что так выйдет более непринужденно.
— Только не строй из себя идиота! — Фиц был потрясен. С ним так не говорили со школьных времен. Этель продолжала: — У меня будет твой ребенок! И ты хочешь об этом говорить непринужденно?
Она права, это было глупо с его стороны, и ее слова больно его ранили. Он поймал себя на том, что не может не восхищаться мелодичностью ее валлийского говора: все пять слогов в слове «непринужденно» прозвучали на разной высоте, словно были спеты…
— Прости, — сказал он. — Я могу поднять ренту вдвое…
— Тедди, не ухудшай ситуацию, — сказала она, но голос стал мягче. — Не торгуйся со мной, словно все дело в хорошей цене! И не надо мне приказывать. У меня нет причин тебе повиноваться.
— Как ты смеешь со мной так говорить?!
— Молчи и слушай, я сейчас объясню.
Он был вне себя, но вспомнил, что ему нечего ей противопоставить.
— Хорошо, говори, — сказал он.
— Ты обошелся со мной нехорошо.
Он знал, что это так, и чувствовал раскаяние. Ему было отчаянно стыдно, что пришлось причинить ей боль, но он пытался этого не показать.
Она сказала:
— Я тебя все еще слишком люблю, чтобы стремиться разрушить
От этих слов ему стало еще хуже.
— Я не желаю причинять тебе боль… — сказала она. Ее голос дрогнул, она отвернулась, и он понял, что она пытается справиться со слезами. Он хотел заговорить, но она подняла руку, останавливая его. — Ты просишь меня оставить мою работу и мой дом, но тогда ты должен помочь мне начать новую жизнь.
— Конечно, — сказал он, — если ты хочешь именно этого…
Ведя более предметный разговор, обоим было легче сдерживать чувства.
— Я уеду в Лондон, — сказала она.
— Хорошая мысль.
Это не могло его не обрадовать: никто в Эйбрауэне не узнает, что у нее будет ребенок, не говоря уж о том, чей он.
— Ты купишь мне маленький домик. Не надо ничего особенного, домик в рабочем пригороде вполне устроит… Но там должно быть шесть комнат, чтобы я могла жить на первом этаже, а второй сдавать. Арендная плата будет идти на ремонт и текущие нужды. И мне придется выйти на работу.
— Я вижу, ты все обдумала.
— Ты, наверное, опасаешься, что это дорого тебе обойдется, но не хочешь меня спрашивать, потому что джентльмены не любят задавать вопросов о деньгах.
Она была права.
— Я посмотрела в газете, — сказала она. — Такой домик стоит порядка трех сотен фунтов. Все же это меньше, чем платить мне всю оставшуюся жизнь по два фунта в месяц.
Отдать триста фунтов Фицу было легче легкого. В Париже Би могла столько потратить за один выход в Дом моды Жанны Пакен.
— Но ты обещаешь хранить все в тайне?
— И обещаю любить и беречь твоего ребенка, и вырастить его счастливым и здоровым, и дать ему хорошее образование, хотя это тебя, кажется, совершенно не интересует.
Он возмутился было, но понял, что она права. О самом ребенке он не думал ни минуты.
— Прости меня, — сказал он. — Я так волнуюсь за Би!..
— Понимаю, — сказала она, смягчившись, как всегда, когда он рассказывал ей о своих заботах.
— Когда ты уедешь?
— Завтра утром. Я и сама тороплюсь не меньше, чем ты. Я сяду на лондонский поезд и сразу начну искать домик. Когда найду подходящий, напишу Солману.
— Пока ты будешь искать, тебе надо будет где-то жить. — Он вынул из внутреннего кармана пиджака бумажник и протянул ей две белые пятифунтовые банкноты. Она улыбнулась.
— Ты, наверное, и представления не имеешь, что сколько стоит, да, Тедди? — и вернула одну купюру. — Пяти хватит с лихвой.
Он принял оскорбленный вид.
— Я не хочу, чтобы ты чувствовала, что я тебя в чем-то ограничиваю.
Ее голос зазвучал иначе, и Фиц уловил проблеск скрываемого гнева.