Гибель Императорской России

Курлов Павел Григорьевич

Последний на другой день прямо с дежурства заехал ко мне, чтобы поделиться радостным для меня известием. По его уходе я сообщил о происшедшем А. А. Макарову, прося его доложить об этом П. А. Столыпину. Через несколько времени А. А. Макаров передал мне, что министр находит в настоящий момент бесполезным скрывать о предстоящем моем назначении и просит меня на следующий день явиться к нему.

"Государь Император не сохранил нашей тайны,- встретил П. А. Столыпин меня, улыбаясь.- Вы видите - я сдержал свое обещание и теперь официально предлагаю вам пост товарища министра внутренних дел".

Я поблагодарил министра, выразив надежду, что буду ему сотрудником, на которого он может положиться, так как всегда доложу ему всю правду, как

бы неприятна она ни была, представлю свои соображения совершенно искренно и в конце концов исполню в точности его приказания. В дальнейшей беседе я повторил П. А. Столыпину то, что уже ранее ему докладывал, а именно мой взгляд на постановку дела и службу в департаменте полиции, а главное полное несоответствие моих взглядов с системой М. И. Трусевича. Я высказал предположение, что неожиданность моего назначения и необходимость исполнять распоряжения своего бывшего, хотя и кратковременно подчиненного естественно вызовет у М. И. Трусевича неудовольствие, будет ему при личных свойствах его характера не под силу и, наконец, что, по моему мнению, наша совместная служба ничего кроме вреда делу не принесет. Министр со мной согласился, добавив, что он ни одной минуты не сомневается в уходе М. И. Трусевича и не думает его удерживать.

"Я не допускаю только,- продолжал П. А. Столыпин,- проявления в этом отношении какого-либо протеста в форме немедленной отставки. М. И. Трусевич говорил мне о своей болезни, так что я разрешу ему теперь же отпуск и испрошу к празднику Св. Пасхи высочайшее соизволение на назначение его сенатором. Н. П. Зуев - человек опытный и справится с исполнением обязанностей директора в это переходное время".

Я ответил, что не только в этом уверен, но считаю Н. П. Зуева единственным кандидатом на замещение поста директора департамента полиции.

"Об этом мы успеем еще поговорить,- сказал министр.- А теперь я попрошу вас сегодня же сообщить М. И. Трусевичу о вашем предстоящем назначении и не скрывать от него содержания нашего разговора в части, его касающейся". Я просил П. А. Столыпина избавить меня от этого тяжелого поручения, но получил в ответ, что он на этом настаивает.

Начинался для меня новый период близкой совместной службы с П. А. Столыпиным, и я под впечатлением отрадного для меня чувства оставил министерский кабинет. Вернувшись домой, я по телефону сообщил М. И. Трусевичу, что хотел бы его видеть вечером по очень важному делу, и получил приглашение приехать к нему в 8 часов. Я считал своим долгом осведомить о предстоявшей перемене в моем служебном положении министра юстиции, так как для него возникал вопрос о моем заместителе, а оставление мной поста начальника главного тюремного управления было для него совершенно неожиданно. Тотчас же я отправился к И. Г. Щегловитову, который, по крайней мере внешне, был очень удивлен и огорчен моим уходом. Он спросил мое мнение, кто мог бы меня заместить, и я указал ему на моего помощника Г. Ф. фон Беттихера, выразив полную уверенность, что его продолжительная служба по тюремному ведомству является ручательством успешности такого выбора. И. Г. Щегловитов ответил, что он всецело разделяет мое мнение о фон Беттихере, но считает его назначение невозможным, так как фон Беттихер, несмотря на 27-летнюю службу в России, плохо владеет русским языком, что делает невозможными обязательные его выступления в Государственной Думе.

"А какого вы мнения о бывшем прокуроре Московской судебной палаты С. С. Хрулеве?" - спросил министр.

На это я ответил, что давно знаю С. С. Хрулева, с которым мы начали службу молодыми людьми при Н. В. Муравьеве, считаю его умным и талантливым человеком и нахожу, что среди старших чинов судебного ведомства едва ли найдется более подходящее для этой должности лицо.

В тот же день я сообщил о моем назначении фон Беттихеру, передав ему сущность своей беседы о нем с министром юстиции, со взглядом которого согласился сам фон Беттихер. Новый начальник, по-видимому, не был

для него очень приятен, так как о С. С. Хрулеве, чего я, впрочем, не знал, установилась среди подчиненных репутация крайне требовательного и сурового начальника.

Таким образом прошел весь день, хотя меня ни на минуту не оставляла мысль о предстоявшем вечером неприятном свидании.

Мы встретились с М. И. Трусевичем дружелюбно, и он спросил меня, какое важное дело вызвало мой вечерний приезд. Я ответил, что имею к нему поручение от министра. На это М. И. Трусевич спросил: "От И. Г. Щегловитова? Что ему от меня нужно?" А когда я заметил, что имею поручение от министра внутренних дел, он, изменившись в лице, пожелал узнать, когда же я видел П. А. Столыпина. Я сказал, что видел последнего в этот же день утром, а затем передал сущность моего с ним разговора. М. И. Трусевич меня поздравил, но на выраженную мной надежду о нашей дальнейшей совместной службе заявил о своей серьезной болезни, которая заставляет его воспользоваться разрешением министра и уехать в 2-месячный отпуск, как только я вступлю в должность, и он представит мне департамент полиции.

31 декабря вечером я получил официальное письмо министра о состоявшемся высочайшем повелении с прибавлением, что он возлагает на меня заведование департаментом полиции, департаментом духовных дел иностранных исповеданий и техническо-строительным комитетом.

XII. Роспуск 2-й Государственной Думы. Запрос в Государственной Думе об Азефе. Мои выступления в Государственной Думе. Полет П. А. Столыпина с авиатором шт.-кап. Мациевским (соц.-революционером)

Моя служба в департаменте полиции и главном тюремном управлении протекала в период работ Государственной Думы 2-го и 3-го созывов, причем непосредственных отношений ко 2-й Государственной Думе я не имел, и самый роспуск ее, несмотря на то, что в это время я заведовал политической частью департамента, как я уже упомянул выше, был мне в подробностях неизвестен, и только вкратце я ознакомился с ним по делам того же департамента в бытность мою товарищем министра.

Мотивом к роспуску 2-й Государственной Думы послужили преступные заседания ее социал-демократической фракции, имевшей своей задачей подготовление восстания в гарнизоне, что было установлено розыскными органами и о чем П. А. Столыпин узнал post faktum. В заседании фракции, за которым наблюдало С.-Петербургское охранное отделение, явились представители армии и флота с мандатами от военно-революционных кружков. Чины полиции прибыли в заседание почти одновременно с делегатами, как раз в тот момент, когда один из них начал читать свой мандат. Все присутствовавшие в собрании подверглись задержанию, причем из них члены Государственной Думы по установлении личности были отпущены, а один из последних, депутат от Кавказа, успел при входе полиции разорвать мандат, текст которого был, однако, потом восстановлен.

1 июня 1907 года в закрытом заседании Государственной Думы П. А. Столыпин предъявил требование об устранении из ее состава 55 человек и о разрешении заключить из них 15 человек под стражу по обвинению в политическом преступлении. Государственная Дума этого требования не исполнила, вследствие чего была в тот же день распущена. Дело о бывших членах Государственной Думы социал-демократической фракции было предметом судебного рассмотрения в с.-петербургской судебной палате, приговором которой они были осуждены в каторжные работы.

К осужденным депутатам мне пришлось встать в непосредственные отношения уже в бытность начальником главного тюремного управления, так как ко мне обратился с просьбой один из кавказских депутатов о разрешении отвезти на родину тело скончавшегося в орловской каторжной тюрьме его осужденного товарища, тоже кавказца. Закон не содержал в себе прямого запрещения такого перевоза, хотя отдельные на это указания и вытекали из различных статей устава о содержащихся под стражей. Невзирая на это, я исполнил желание просителя и разрешил перевоз.