Гибель Императорской России
Шрифт:
Обнаруженные войною дефекты в военном министерстве, а также кампания, которая велась против его главы по упомянутым мною политическим побуждениям, раздутые прессою до чудовищных размеров, повлекли за собою летом 1915 года увольнение генерал-адъютанта Сухомлинова от занимаемой им должности, а затем и судебное против него преследование. Нельзя сказать, чтобы такой результат политической борьбы произошел неожиданно: к нему готовились еще задолго до войны и вели очень тонкую и хитрую интригу.
Военный министр пользовался несомненным расположением Государя Императора, который видел в нем способного, а главное живого деятеля, энергично работавшего над улучшением русской армии после Японской войны. К политической партии, во главе с Гучковым, которая боролась с военным министром, присоединился по недомыслию министр финансов В. Н. Коковцов, превратившийся после смерти П. А. Столыпина в председателя Совета Министров, что, конечно, лишь способствовало
Гучков действовал медленнее, но вернее. Агитация против полковника Мясоедова, о которой я говорил, не прошла бесследно и была лишь первым выступлением упомянутого политического авантюриста. Нападать непосредственно на военного министра в мирное время, даже для Гучкова, считавшего себя знатоком в военном деле, было не под силу — при отсутствии внутренних связей с военным министерством, благодаря которым он мог быть осведомленным в малейших деталях всех недочетов, естественно допустимых в каждом громадном деле. Такие связи у Гучкова явились в лице помощника военного министра, генерала Поливанова. Последний был несомненно очень талантливым человеком и большим специалистом в области военного хозяйства, так как именно эта часть министерства, в силу распоряжения военного министра, и была ему целиком предоставлена. Генерал Поливанов представлял все необходимые по техническим и военным вопросам объяснения в Совете Министров и в законодательных учреждениях.
Вначале генерал-адъютант Сухомлинов очень дорожил своим помощником, но эти отношения начали изменяться по мере того, как генерал Поливанов, следуя примеру многих чиновников того времени, стал заискивать в думских кругах и тем ронял свой авторитет представителя правительства. Заискивание перешло в тесную дружбу с Гучковым, и думские сферы, благодаря этому, излишне оказались тенденциозно осведомленными в вопросах, их непосредственно не касавшихся. Не подлежит сомнению, что такой сотрудник был немыслим для человека, живо интересовавшегося делами своего ведомства и желавшего сохранить за собою положение хозяина. Государь Император находился в Крыму, и военный министр во время одной из своих поездок для всеподданнейшего доклада испросил соизволение на назначение генерала Поливанова членом Государственного Совета, о чем неожиданно и возвестил последнему на вокзале по приезде в столицу. Можно себе представить, какие мучительные чувства вызвало это сообщение в душе генерала Поливанова, который к тому же, в расчете на явное расположение к нему председателя Совета Министров, надеялся быть сам главою военного министерства.
Отсюда — вражда, имевшая такое серьезное значение в судебном деле генерала Сухомлинова. Генерал Поливанов выступал против него на суде свидетелем, однако, связанный военною этикою, не мог проявить в публичном судебном заседании свои враждебные чувства полностью, но зато снабдил всеми необходимыми сведениями своего друга Гучкова.
Положение военного министра осложнялось в значительной степени существованием в военном министерстве должностей генерал-инспекторов пехоты, кавалерии, артиллерии и инженерной части, из коих две последние должности были заняты лицами Императорской фамилии. Большой знаток артиллерии, великий князь Сергий Михайлович на практике расширил свои функции и являлся, в сущности, одновременно начальником главного артиллерийского управления, каковым состоял в то время вполне порядочный, но совершенно безличный генерал Кузьмин-Караваев. Мои хорошие отношения к генералу Сухомлинову, в особенности упрочившиеся при совместной службе в Киеве, продолжались все время, и я часто посещал военного министра и дружески с ним беседовал. Во время одной из таких встреч генерал Сухомлинов жаловался мне на трудность взять в свои руки все отделы военного хозяйства. «Слава Богу,— сказал он,— что мне постепенно удалось это сделать, и я только никак не могу справиться с главным артиллерийским управлением, ввиду нежелания великого князя Сергия Михайловича отказаться от фактического вмешательства в дела этого
И эта борьба не прошла для военного министра бесследно, так как великий князь присоединился к числу его врагов. Вместе с тем необходимо отметить и крайне неприязненные отношения к генералу Сухомлинову со стороны великого князя Николая Николаевича.
Однако все приведенные препятствия не остановили плодотворной работы генерала Сухомлинова на пользу русской армии, ввиду поддержки его Государем Императором. Несомненно, военный министр много сделал для исправления дефектов, на которые указал опыт Японской войны. Он был создателем военной авиации в России, расширил военно-автомобильное дело, создал более правильную организацию военных сообщений, поставил на должную высоту мобилизационную часть, провел в Государственной Думе новый устав о воинской повинности, улучшил ремонтирование кавалерии, санитарный и ветеринарный отделы армии, реорганизовал военное хозяйство, повысил военное образование армии, путем введения кадров сверхсрочнослужащих нижних чинов и ряда целесообразных изменений в военно-учебных заведениях и, наконец, несмотря на указанные выше трудности, произвел перевооружение артиллерии. По отзывам чинов военного ведомства, управление министерством генерала Сухомлинова было наиболее творческим по количеству коренных реформ сравнительно с деятельностью его предшественников.
Реформы его выдержали блестящее испытание во время последней войны. Мобилизация прошла на сутки ранее объявленного срока, в образцовом порядке, военные сообщения проявили максимум работы, интендантская часть стояла несравненно выше, чем в предыдущие военные кампании, что признано было и союзниками и врагами. Успех мобилизации в начале войны сделал генерала Сухомлинова одним из самых популярных людей: стоит только вспомнить единодушные хвалебные отзывы прессы. Но политические его противники не дремали,— и вся отмеченная положительная работа была сведена к нулю при проявлении первого дефекта — недостатка снарядов, вызвавшего возмущение в легко поддававшемся возбуждению обществе при условиях военного времени, между тем как в этом отношении военный министр не допустил никакой исключительной ошибки, о чем свидетельствует и генерал Людендорф в своих военных воспоминаниях.
«В это время, т. е. в январе 1915 года,— пишет германский генерал[19],— на западе обстоятельства были несколько иные: там ощущался существенный недостаток в снарядах. Все воюющие нации неправильно оценили как значение сильно сосредоточенного артиллерийского огня, так и расхода снарядов».
Под влиянием созданного агитациею общественного негодования и при отмеченном мною преклонении Государя Императора перед законом, для расследования действий уволенного от должности военного министра была образована особая следственная комиссия, под председательством члена Государственного Совета, генерала Петрова. Здесь уже дело касалось не только недостатков военного хозяйства и указаний на хищения, как на их причину, а возник более серьезный и совершенно неожиданный вопрос: генерал-адъютанта Сухомлинова стали обвинять в государственной измене.
Юридическая часть в названной комиссии выпала на долю сенатора Н. П. Посникова. С последним я служил в качестве товарища прокурора Московской судебной палаты, прокурором которой он состоял, причем у нас сохранились самые хорошие, чисто дружеские отношения, так что мы были с ним на «ты». Во время одного из моих посещений сенатора мы заговорили с ним о деле генерала Сухомлинова, и я с изумлением услышал, что Н. П. Посников допускал подобное обвинение! В искренности его мнения я не имел оснований сомневаться, зная его за безупречно порядочного и беспристрастного человека и выдающегося юриста. Когда я восстал против такого вывода и сказал ему, что давно знаю, уважаю и ценю генерала Сухомлинова, дело которого считаю результатом политической интриги, я, к удивлению, услышал ответ: «Помилуй, да к его дому сходятся восемь шпионских организаций,— я не говорю уже о деле полковника Мясоедова». На это я возразил моему старому сотоварищу, что было бы удивительно, если бы шпионские организации сходились к какому-нибудь женскому институту и что по самому положению дела таковые должны вести к дому военного министра, начальника генерального штаба, министра иностранных дел и им подобных.
Однако мое возражение успеха не имело, и я пришел к убеждению, что дело генерала Сухомлинова для него благоприятно не кончится, так как я понял, что лучшие из его сделователей находятся под гипнозом раздутого «общественного» мнения, которое питалось усилиями помощника военного министра, генерала Поливанова, и обострялось делом полковника Мясоедова, приговоренного уже в период войны к смертной казни за шпионство и мародерство.
Я не имею в виду излагать подробности сухомлиновского процесса, так как не хочу повторять старые газетные известия всех стран. Следуя тенденции всей моей книги, я желал бы отметить мое личное впечатление и участие в этом деле, грубое нарушение самых элементарных правил этики и судопроизводства, значение дела для Государя и правительства, влияние процесса на подготовку революции и, наконец, резюме всего дела, высказанного одним из крупнейших государственных деятелей Англии.