Гибель советского кино. Интриги и споры. 1918-1972
Шрифт:
Корни страха советских властей по поводу эксплуатации темы культа личности Сталина в отечественном кино произрастали из той же почвы, что и корни страха американского. Подобное кино считалось властями антипатриотическим, подрывающим государственную идеологию, направленную на сплочение общества. Например, фильмы «Голубой солдат» и «Маленький большой человек» несли в себе сильное антивоенное начало и были упреком американским властям в связи с войной во Вьетнаме (снять в конце 60-х годов фильм непосредственно об этой войне в США было невозможно, поэтому Нельсон и Пенн выбрали индейскую тему, подразумевая под ней современные реалии). Вот почему
То же самое происходило в Америке, когда дело касалось культа личности Сталина: тамошние СМИ муссировали эту тему с превеликим удовольствием. Достаточно сказать, что в 60-е годы на Западе вышли десятки книг о сталинских репрессиях, где правда была переплетена с вымыслом, но чаще – с откровенной ложью. Причем в подавляющем большинстве этих книг нить из прошлого была специально протянута в настоящее (мол, КГБ – это правопреемник НКВД), что создавало у западного читателя негативное отношение к современному Советскому Союзу. Если бы к этому еще добавились и советские фильмы, где живописались сталинские репрессии, то такое кино стало бы наглядным подтверждением всех этих западных опусов о «кровавом советском режиме».
Поэтому желание Брежнева и Ко выбить козыри из рук западных пропагандистов посредством закрытия темы «культа» в советском кино вполне понятно. Хотя многим до сих пор кажется, что здесь был допущен огромный просчет со стороны руководства страны. Ведь, избрав стратегию, при которой «джинн закупоривался в бутылке», оно решало лишь сиюминутную задачу, но не решало проблему в перспективе: то есть не обеспечивало гарантии того, что этот джинн впоследствии вновь не будет выпущен (что и произошло при Горбачеве). Выбери брежневское руководство иную тактику, наступательную, и история могла развиваться совсем по иному сценарию.
Как известно, все главные разоблачения сталинских репрессий базировались на докладе Хрущева «О культе личности Сталина», произнесенном в феврале 1956 года. Между тем львиная доля этих разоблачений была откровенной ложью первого секретаря, которая, как мы помним, преследовала две цели: выбить почву из-под ног его основных конкурентов в борьбе за власть (Молотова, Кагановича, Маленкова) и обелить самого Хрущева, который в конце 30-х годов был одним из главных инициаторов репрессий, причем самым кровавым. Будучи руководителем Москвы и области, он предоставил на самый кремлевский верх списки людей, которые подлежали репрессиям, в которых фигурировали 41 305 «бывших кулаков» и «уголовников» (Хрущева по кровожадности переплюнул только руководитель Западно-Сибирского края Р. Эйхе, репрессивный список которого состоял почти из 50 тысяч человек, из которых 10 800 подлежали расстрелу).
Цели своей Хрущев добился: дискредитировал своих соперников и полностью обелил себя. К тому же сделал из Сталина не только кровожадного монстра, но и недалекого человека (дескать, воевал по глобусу). Ни один западный правитель не поступал подобным образом со своими предшественниками, поскольку все они прекрасно отдавали себе отчет в том, какой урон можно нанести подобными разоблачениями своей стране. Хрущев об этом не подумал, поскольку именно он, а не Сталин чаще всего «воевал по глобусу» (имеются в виду сражения «холодной войны»). Однако и Брежнев, как полагают многие, не смог адекватно отрагировать на основные вызовы этого мирового противостояния.
Брежнев вполне мог рассекретить часть архивов КГБ, которые
«В 30-е красные сотни не желали мириться с напором радикал-большевиков. В воздухе запахло второй гражданской войной. О ее накале говорила листовка, выпущенная отчаянными леваками: „Товарищи! Великое дело Октябрьской революции предано! Сталинская клика совершила фашистский переворот“.
Термидор был неминуем.
«Борьба красных сотен с противниками Сталина приобрела страстность религиозных войн, – пишет В. Соболев. – Главными противниками сталинского курса на построение мощного индустриально-аграрного государства, основанного на традициях исторического прошлого, были не дворяне, купцы, мещане и бывшие офицеры белых армий, а горячие приверженцы Ленина с его курсом на мировую революцию и отказом от преемственности с историческим прошлым России» (Как всегда бывает при таких кровавых идейных схватках, репрессии с ужасающим размахом вышли за их рамки)...»
В свете сказанного выше история сталинских репрессий выглядит совершенно иначе, чем рисовал их тот же Хрущев, а с ним и либералы. Взять, к примеру, так называемое, «дело Тухачевского», по которому были расстреляны более десятка видных советских военачальников. Как уже писалось выше, судя по некоторым документам, все эти военачальники входили в антиправительственную группировку, которая планировала арест и устранение Сталина и его ближайших сподвижников. Этот кремлевский заговор носил кодовое название «Клубок». Однако Сталин опередил заговорщиков, арестовал их и сделал с ними то, что они планировали сделать с ним – расстрелял.
Что касается массовых репрессий на местах, то непосредственным инициатором их был скорее не Сталин, а те партийные бонзы (типа Эйхе и Хрущева), которые таким образом устраняли своих непосредственных политических конкурентов и запугивали население в преддверии выборов (по Конституции 1936 года право голоса получили даже бывшие кулаки, которые могли голосовать против действующих партийных руководителей, что тем, естественно, было крайне невыгодно).
Все эти факты можно было опубликовать уже тогда, в 60-х годах, но Брежнев на подобный вариант не решился. И, судя по всему, не страх перед правдой двигал им в первую очередь, а нежелание нарушить хрупкий баланс сил внутри самой элиты, что могло привести к непредсказуемым последствиям. Поэтому и был избран компромиссный вариант: не нашим и не вашим. Как верно пишет А. Байгушев:
«Брежнев был растерян, подавлен. Но признал, что духовную сумятицу в народе и партии, „Перельмутером“ (то есть Хрущевым. – Ф. Р.) в злое наследство ему, Брежневу, оставленную, уже не преодолеть, что духовный раскол общества состоялся.
Но жить-то надо. Партию сохранять как-то надо. Нужно было искать какую-то хотя бы полуиезуитскую, но на какое-то время эффективную, пусть временно, но жизнеспособную модель политического управления огромной страной. И что делать с совсем вышедшими из-под государственного контроля «шестидесятниками»? Что делать с динамичными, бунтующими евреями?