Гибель советского кино. Интриги и споры. 1918-1972
Шрифт:
Целый ряд сцен во второй половине материала требует серьезного авторского и редакторского осмысления. Если первые сцены с Верещагиным производят приятное впечатление, то во второй половине материала следует подумать, нужен ли разговор Верещагина с Суховым через стенку бака, нужно ли такое количество драки Верещагина на баркасе, когда драка выглядит весьма пародийно, опереточно, а беспокойства, напряжения от предполагаемого взрыва баркаса нет, так как он плохо подготовлен. Также не подготовлена опасность взрыва гарема подпоручиком.
В фильме должно быть поменьше крови.
Фильм выиграет, если в сценах Сухова и гарема, которые еще будут сниматься, появится
Решением руководства ЭТО срок сдачи фильма продлили до 29 мая. Однако дальнейшие события стали развиваться таким образом, что доделывать и окончательно сдавать картину едва не пришлось другому режиссеру, поскольку с Мотылем внезапно договор решили расторгнуть. Почему? Сам режиссер уверен, что это были происки М. Качаловой и ее сторонников в Госкино, которые продолжали ему не доверять и боялись, что в новой экспедиции он опять снимет что-то не так. Отсюда якобы и желание перестраховщиков пригласить в картину более благонадежного режиссера. Им должен был стать Владимир Басов, который только что закончил работу над патриотическим фильмом про чекистов «Щит и меч». Но Басов от этого предложения наотрез отказался, причем... в знак солидарности с Мотылем. (Позвонив ему домой, Басов возмущался: «Что я им, шакал, что ли?»)
После отказа Басова было принято решение... смыть весь отснятый материал. Мотыль в надежде остановить это решение отправился к Чухраю (тот в те дни монтировал свою документальную ленту «Память» про Сталинградскую битву), но он встретил его холодно, разговаривал через спину короткими репликами. Ничего удивительного в таком поведении руководителя ЭТО не было: как мы помним, он давно не верил ни в Мотыля, ни в его картину. И тогда Мотыль прибег к последней возможности изменить ситуацию в свою пользу. Он написал письмо самому министру кинематографии Алексею Романову. Процитирую отрывок из этого письма:
«Фильм „Белое солнце пустыни“, отснятый на 2/3, законсервирован и может не завершиться вообще. Между тем это одна из попыток творческого освоения „вестерна“ в нашем кинематографе, которая сулит широкий зрительский интерес, рассчитана на прокатный эффект, на большую прибыль.
Не только уже истраченные почти 400 тысяч рублей заставляют меня просить Вас о приеме. Я хотел бы при встрече рассказать Вам, на чем основана моя вера в зрительский успех будущей картины, а также познакомить Вас с той необходимой и важной сегодня воспитательной идеей, которую я стараюсь пронести в этой картине...»
Министр письмо получил, однако режиссера не принял: то ли не нашел свободного времени, то ли доверился мнению хулителей картины. Казалось, что участь фильма решена. Но тут в дело вмешалось само Провидение в лице Министерства финансов. Оно наотрез отказалось списывать убытки (те самые «почти 400 тысяч»), поскольку к 68-му году на киношной «полке» уже успело накопиться несколько других картин. «Мосфильм» стал перед серьезной дилеммой: что делать? В итоге на окончательном совещании в Госкино, состоявшемся весной 69-го года, зампред Владимир Баскаков подводит итог этим мытарствам: «Производство придется завершить. И Мотыля на картине оставить».
После этого решения Мотылю было от чего удивиться. Ведь всего лишь год назад тот же Баскаков клялся, что «режиссера Мотыля в кино больше не будет» (сказано это было после скандала с предыдущим фильмом режиссера «Женя, Женечка и „катюша“). И вдруг –
Таким образом высокопоставленный чиновник Госкино помог фильму, заставив замолчать его противников. Более того, Госкино согласилось выделить дополнительные средства для завершения работы над картиной. В итоге вскоре съемочная группа отправилась на последние натурные съемки в Туркмению, где и завершила работу над фильмом (отметим, что по решению Баскакова курировал этот этап работы Вадим Спицын).
Кстати, Баскаков постоянно телеграфировал Спицыну в Туркмению, чтобы в банде Абдуллы обязательно были русские. Зампред боялся, что если будет иначе, то республиканские руководители могут обвинить Госкино в разжигании национальной розни: дескать, у вас все бандиты – азиаты. А подобные упреки после пражских событий ничем хорошим закончиться не могли.
В начале сентября 1969 года работа над фильмом была полностью завершена. Но мытарства его не закончились. На этот раз картину стало мурыжить руководство «Мосфильма». Оно распорядилось внести в нее 27 поправок, но Мотыль осуществил только некоторые из них. В частности, он сократил эпизоды с пьянством Верещагина, вырезал икону богоматери со струйкой крови в сцене убийства хранителя музея, даже заново переоркестровал музыку Исаака Шварца. Однако и этот вариант генерального директора «Мосфильма» Сурина не удовлетворил, и он настоял на том, чтобы акт о приемке картины в Госкино пока не подписывали.
Судя по всему, он надеялся разрешить эту ситуацию с помощью «верхов». Зная о том, какую неоднозначную реакцию этот фильм вызвал как у руководства ЭТО, так и в Госкино, он решил «прогнать» картину «по дачам» – то есть показать ее членам Политбюро (после чехословацких событий в высшем советском руководстве появилась привычка лично визировать наиболее спорные фильмы на дачных просмотрах). В итоге фильм попал к Брежневу, который от увиденного... впал в настоящий восторг, поскольку был большим поклонником американских вестернов. Тем же вечером он лично позвонил руководителю Кинокомитета Романову и выразил ему признательность за появление подобной ленты. Естественно, после такого звонка киношный руководитель решил тоже познакомиться с фильмом. Как вспоминает сам В. Мотыль, картина Романову понравилась. И он распорядился вместо оставшихся почти двадцати поправок осуществить только... три.
Отметим, что хулители фильма, чтобы хоть как-то сгладить горечь от собственного поражения, все-таки отыгрались на ее авторах: дали картине 2-ю прокатную категорию, что снижало сумму гонораров за производство. Но верховная власть к этому факту не имела никакого отношения: это опять были внутрицеховые разборки. Об этом же говорят и другие факты: например, многие известные коллеги Мотыля не приняли его картину и говорили об этом в открытую. Как вспоминает сценарист Р. Ибрагимбеков:
«Мой незабвенный учитель Сергей Аполлинариевич Герасимов, посмотрев фильм, сказал: „Старик, я думал, ты серьезный человек...“ „Картина неплохая, только рояль в кустах все время торчит“, – говорил Эльдар Рязанов. Никита Михалков тоже считал, что на экране играют в поддавки...»