Гибель великого города
Шрифт:
— Госпожа! — предложил Манибандх. — Сядьте на мое ложе и отдохните.
Она согласно кивнула головой. Но, не дойдя до высокого ложа Манибандха, устало опустилась на свою скамью, покрытую мягкой тканью.
Празднество закончилось. Ряды смешались, и огромная толпа казалась сейчас океаном, в котором набегают друг на друга шумящие волны. Людская масса медленно растекалась из храма. Постепенно шум стихал. Люди спешили по домам, но долго еще в городе были слышны разговоры, похвалы празднеству.
Место торжества обезлюдело. Именитым гражданам и иноземным гостям подали чаши с вином. Амен-Ра довольно поглаживал свою бороду.
— Прекрасные танцы есть в нашей стране, лучший из них — танец льва. Но сегодня мы узрели божественную пляску. Видно, сами боги помогали юной танцовщице.
Амен-Ра, улыбаясь, согласился с ним.
Бессмысленно хохотали опьяневшие шумерские воины, их густые черные бороды тряслись от смеха.
Виллибхиттур стоял в стороне. Никто не сказал ему ни слова благодарности. Он чего-то ждал. К нему подошла Нилуфар и показала на помост. Там Вени, подняв обеими руками огромную чашу, жадно ловила ртом струйку вина. Нилуфар засмеялась.
— Чему вы смеетесь, госпожа? — спросил Виллибхиттур.
— Я смеюсь над твоей глупостью, хотя надо бы плакать. Даже мотылек, чтобы сгореть, летит к лампаде, а не к звездам.
— Певица! — возмущенно воскликнул поэт.
— Слепец! — насмешливо ответила Нилуфар.
Виллибхиттур вдруг смутился.
— Госпожа назвала меня слепцом! Но почему? Я не могу понять…
— И вряд ли поймешь! — отрезала Нилуфар.
Глава седьмая
Нилуфар схватила поэта за руку.
— Вы, госпожа? — удивленно вскрикнул Виллибхиттур.
— Не называй меня так! Зови меня просто Нилуфар! Госпожа та, что попалась к этим волкам! — Она кивнула в сторону помоста. — Теперь больно вспоминать, что я добивалась положения госпожи. Да, я была, поэт, такой же надменной позолоченной куклой…
Нилуфар утратила обычную сдержанность. Казалось, жгучая нестерпимая жажда жгла ее дрожащие губы, туманила взор. Волны злобного возбуждения поднимались в ней, подобно тому как в ожидании бури растут и пенятся морские валы! Грудь ее тяжко вздымалась…
Но мысли поэта были заняты Вени. Что подумает она, увидев его стоящим рука об руку с египтянкой? Как назойлива эта женщина! Кто она? Взглянув на помост юноша тут же забыл о Нилуфар. Перед Вени стоял Манибандх и поил ее из своих рук вином. Тем самым первый гражданин Мохенджо-Даро ставил ее выше всех присутствующих женщин! Виллибхиттур не отрываясь смотрел на купца и свою возлюбленную. Наконец египтянка потянула его за руку.
— Глупец! — насмешливо сказала она. — Увидел ее спину? Теперь ее чтят самые богатые и знатные люди, а о тебе она забыла. Во мне тоже бьется женское сердце, я знаю, что женщины любят богатство не меньше, чем мужчины. Да и что есть в этой танцовщице такого, чтобы устоять перед звоном золота и сладкими речами?.. А в тебе разве есть достоинства, ради которых женщина откажется от славы и богатства и
И она злорадно расхохоталась. Виллибхиттура задел этот недобрый смех — словно пьяное безумие овладело всеми. А как быть ему, где его место?
— Куда же ты смотришь, поэт? — продолжала Нилуфар. — Ждешь, что она позовет тебя и посадит рядом с собой? Мне жаль тебя.
Этого Виллибхиттур не мог перенести. Его жалеют!
— Ну, а чего хотите вы? — спросил он.
Нилуфар изменилась в лице. Бесстрастно и сухо ответила:
— Я знаю, чего хочу! Но ты не разгадаешь моих мыслей!
Она потянула поэта вниз.
— Кажется, ты боишься меня? Разве я, женщина, могу быть для тебя опасной?
Оглядываясь, поэт сделал несколько шагов.
— Ну что ты смотришь туда, сумасшедший! Забудь ее! Теперь для нас с тобой там нет места.
«Эта женщина обращается со мной, как с близким!» — изумился Виллибхиттур.
Повсюду были разбросаны цветы. Еще нежен был их аромат, еще сочны лепестки, но увядание уже коснулось их. Топча ногами эту пряную влажную массу, Нилуфар неожиданно почувствовала, что печаль покидает ее.
Они сошли вниз и направились к колеснице. Сквозь листву просачивался лунный свет, все предметы казались огромными и блестящими. Но колесницы стояли под деревьями в темноте, где трудно было что-нибудь различить. Нилуфар позвала:
— Возничий!
Ответа не последовало. Возничий, видимо, задремал.
Потом кто-то тихо спросил из-за дерева;
— Вы, госпожа?
— Иди сюда! — приказала Нилуфар.
— Кто это? — спросил поэт.
— Моя единственная опора, ведь тебе я пока не доверяю, — ответила Нилуфар.
Из темноты вышла молодая женщина. Это была Хэка. Она неодобрительно поглядела на обоих.
— Это я! — сказала Нилуфар. — Не бойся!
— Куда поедет госпожа?
— Никуда! Я скоро приду. Подожди меня здесь. Не тревожься. Нилуфар не так глупа, чтобы желать себе погибели. Но не уходи далеко, Хэка. — И, обернувшись к Виллибхиттуру, она ласково сказала: — Идем, поэт!
Луна давно сияла в небе. Близилось время полнолуния, когда ночное светило становится еще прекраснее. Чудесная сила заключена в его лучах… Весь мир купается в его свете, как в молоке. И все кажется чистым и священным. Жена владыки Египта омывается в молоке от тысячи буйволиц, и днем никто не может сравниться с ней в блеске и нежности тела. Но в лунном свете многие тысячи женщин становятся подобными ей, словно украв у неба блистательную красоту.
Повеял прохладный ветер, неся с собой свежесть и успокоение. Дрожит листва, засеребрились купы деревьев. Можно ли противиться очарованию ночного безмолвия?! Как алмазы сверкают листья священного дерева пипал. Небо залито молочным светом. Робко мерцают звезды-карлики, разбежавшиеся по небосводу, завидев сверкающую колесницу ночного светила. Только Рохини [8]– красавица позволила остаться рядом с собой. И в такую ночь в душе неизбежно возникает тревога. Тревожно бьется сердце, стремясь слиться с другим, таким же горячим сердцем.
8
Рохини — древнеиндийское название созвездия Тельца.