Гибельное море
Шрифт:
Тит спешился и повел огромную, высотой с двухэтажный дом, тварь к луже в центре оазиса.
– Ас-саляму алейкум, – поздоровался он с теми, кто остался в сознании.
Мир вам.
Старик с Кораном несколько раз открыл и закрыл рот, но оттуда не вырвалось ни звука. Молодой мужчина в пропыленной красной куфие что-то прохрипел, однако Тит, знавший по-арабски всего несколько приветственных фраз, не стал отвечать. А когда третий человек в коричневом тюрбане взвел курок, старик его остановил, положив руку на плечо.
Виверна пила,
Еще раз сказав «Ас-саляму алейкум» путешественникам в караване, по-прежнему смотревшим на чужаков разинув рты, он снова направил дракона в небо.
Примерно через час они приземлились недалеко от низкого скалистого холма, на котором ничего не росло, но любая тень в пустыне, где можно собрать воду, была жизненно необходима. Тит отослал две оставшиеся у него охотничьи веревки за вкусным ужином для виверны, а сам склонился, чтобы дать Фэрфакс воды.
Она пила с закрытыми глазами.
– Я снова уснула?
– Это все панацея. Даже если уже не отключаешься постоянно, все равно приходится много спать. К тому же ты исчерпала все силы, когда Атлантида нас нашла.
Что могло препятствовать выздоровлению. В идеале, Фэрфакс нужно было просто отдыхать, пока ее режим сна не придет в норму.
– После заклинаний дальнего действия произошло еще что-то ужасное?
– Не с нами, но погонщикам в караване найдется, что рассказать внукам. Возможно, добавят замысловатые подробности, например, как песчаная виверна сожрала половину их верблюдов под смех демонического рогатого всадника.
Фэрфакс хохотнула:
– Да, это точно о тебе.
– Я очень горжусь своим раздвоенным хвостом, но от рогов буду отнекиваться до последнего вздоха.
Теперь она полуоткрыла глаза.
– Я вижу лишь нимб.
– Только посмотри, что ты наделала: от твоего комплимента у меня хвост отвалился.
Она снова тихонько рассмеялась.
– Так песчаная виверна напилась вволю?
– Думаю, да. И она пожадничала: виверны могут прожить десять дней без воды.
– Вот бы и мы так могли, но не уверена, что хочу, чтобы моя кожа выглядела так же.
Виверна была почти не заметна в пустыне, с виду напоминая груду небольших камней, полускрытых в песке.
– Жаль тебя разочаровывать, но наша кожа сейчас именно так и выглядит.
Фэрфакс снова смежила веки.
– Твоя внешность, без сомнения, страдает. Моя красота, однако, столь же нерушима, как ангельские крылья.
– Что ж, ты очень крас…
Ее ресницы затрепетали.
– …сиво высушилась и скукожилась.
Она приподняла уголки губ:
– Позабыл, что говоришь с той, что способна сбить тебя молнией?
– А стоит ли флиртовать с той, что на такое не способна?
– Ты называешь это флиртом?
Тит взял Фэрфакс за руку, проверяя пульс.
– Как бы я это ни назвал, твое сердце бьется часто.
– Уверен,
Он потер большим пальцем ее запястье. Кожа была мягкой, как первый летний бриз.
– Абсолютно.
Дыхание Фэрфакс участилось, губы слегка приоткрылись. И вдруг сердце самого Тита застучало быстрее, а кровь прилила к ушам.
А в следующее мгновение его сбила с ног вернувшаяся охотничья веревка, обернутая вокруг все еще трепыхающейся змеи.
Фэрфакс смеялась и смеялась, пока Тит боролся с добытчицей, пытаясь ослабить ее и не дать змее себя укусить. Голодная песчаная виверна нетерпеливо рычала.
Наконец оставив ее наслаждаться обеденным перекусом, Тит вернулся к Фэрфакс, но она вновь почти спала.
– Ну, по крайней мере, на сей раз нас прервал не драконий рев, – заметил он.
– Нет, – едва слышно отозвалась она. – Я думала, между нами могут возникнуть искры. Но теперь даже не знаю, что нам противопоставить страстному объятию охотничьей веревки и змеи.
Фэрфакс уснула с ухмылкой на лице. Тит долго смотрел на нее и улыбался.
Глава 22
Англия
Чувство равновесия и подвижность Уинтервейла не восстанавливались. Через неделю после своего пробуждения от долгого сна он все еще не мог стоять самостоятельно, не говоря уже о том, чтобы, как прежде, с шумом и триумфальным воплем съезжать по перилам.
Его нужно было сопровождать на уроки и обратно, в столовую и даже в туалет. И почти всегда эта роль выпадала Кашкари, который повадился сидеть в комнате друга, чтобы тому не приходилось кричать, если хочется печенья из буфета или открыть окно и глотнуть свежего воздуха.
Но не только это изменилось в Уинтервейле.
Он всегда был более открытым с Титом, чем с другими мальчиками, и искренне говорил о жизненных неурядицах: нездоровье матери, тоске по Державе и страхе не оправдать знаменитую фамилию.
Пускал в свой внутренний мир. Мимолетно, потому что желал наслаждаться жизнью по полной и умел, как считал Тит, подавлять эмоциональные тревоги очередным развлечением.
Новый Уинтервейл все еще сохранял внешнюю веселость. Но теперь наедине с Титом – что случалось нечасто, так как Кашкари почти неотлучно находился рядом – кузен вел себя спокойнее и проявлял небывалую любознательность.
Больше всего он переживал за мать, и Тит с радостью поведал правду: о ней ничего не известно. Потом Уинтервейл решил выяснить, что стало с остальными магами, попавшими в ловушку Атлантиды в тот вечер в Гренобле, и тоже получил искренний ответ: Тит понятия не имел.
И только на вопрос о сопротивлении Тит солгал. Ему не хотелось подорвать силу духа кузена вестью о том, сколь тяжелый удар нанесла по мятежникам Атлантида, и тем более дать понять, что лично заинтересован в происходящем.