Гибельный день
Шрифт:
Да, так и надо будет сказать.
Когда они подошли ближе, я расслышал их бессмысленный коповский разговор. Сапата разглагольствовал об упадке в современной музыке:
— Все теперь поют под фонограмму. Для этого особого умения не нужно. Помню те времена, когда у композиции была мелодия, да и тексты — вполне приличные.
— Да ерунда это. Сейчас тоже есть отличные группы! Но ты же слушаешь только чертовых «Битлз». Избавь меня от этих разговоров, ради бога! — ответил другой коп.
— Тонны
Комар продолжал пить мою кровь. У комаров кровь пьют только самки. Им нужны жиры и белки, чтобы отложить яйца. У человека нет такой проблемы с оплодотворением. Я позволил ей пировать дальше. Полицейские почти приблизились к лодке.
Я встал.
— Кантри, рэп — это на самом деле отстой. Но тебе надо бы и современную музыку иногда слушать. Пи-Джей Харви или «Уайт Страйпс».
— Те же яйца, только в профиль.
— Джентльмены, прошу вас, — с улыбкой сказала женщина, подшучивая над ними.
— А я когда-то был барабанщиком, в группе нас было трое… — начал было до поры молчавший коп, но не закончил, так как в двадцати шагах от лодки, прямо перед четверкой полицейских, взорвалась реактивная граната, предназначавшаяся мне.
Оглушительный взрыв.
Суженный световой конус — а затем грохот.
Разговоры, подколки — все исчезло, вспыхнув огнем, как подожженная магнитофонная лента.
Человека гражданского граната наверняка бы прикончила. У пилеров реакция оказалась быстрее. Белая вспышка взрыва заставила их мгновенно упасть на землю. Мгновенно — это почти неуловимо быстро. А для меня время будто замедлилось, и, пока я с треском не ударился о рубку, я успел увидеть и услышать: трое полицейских прикрывают головы руками, спасаясь от ударной волны, бросающей на их тела мусор и огонь, прежде чем разорвать их барабанные перепонки; чудовищный звук деформирующегося металла; аммониевая вспышка советской гранаты; вонь — как от горящей соломы.
Ударная волна встряхнула суденышко и швырнула меня на левый борт.
Парень на набережной, выстреливший из РПГ, видя, что промахнулся, начал торопливо заряжать гранатомет. И только теперь, когда было уже чертовски поздно, я, наконец, его заметил. Его напарник стоял рядом и держал в руках нечто вроде пулемета.
Зарядив гранатомет, стрелок опустился на одно колено и навел оружие на лодку. На меня, а не на копов. Да, это не атака ИРА или Республиканской фракции на пилеров, это атака именно на меня, Майкла Форсайта.
Граната вылетает — и спустя мгновение бьет в корму лодки.
Адский грохот, огонь — в стекловолоконной корме появляется оплавленная пробоина. На сей раз мне не повезло. Меня отбросило на поручни, в спину и
Ненадолго теряю сознание.
Чернота. Боль. Затем — свет.
Ощупываю себя.
Двигаться могу? Вроде да.
А говорить? Пытаюсь что-нибудь произнести.
Уголки губ запеклись, язык прикушен. Воздух свистит в гортани.
— Помогите…
Пытаюсь сесть. Стряхиваю горящие куски обшивки со своего тела.
Полицейским тоже досталось. В послеполуденный воздух поднимается дымок от тлеющих кевларовых бронежилетов. Кожа обожжена, волосы опалены. Из многочисленных ран течет кровь.
Вибрация от взрыва затухает в противоположных концах набережной.
— Боже всемогущий, — бормочу я, не веря своим глазам. — Что за…
В корме лодки огромная дыра, и куча обломков на палубе.
Я жив. Покалечен, но живой. Плавучее жилище тонет. Гранатометчик готовится выстрелить третьей гранатой.
Майкл, пора убираться отсюда.
Пытаюсь встать и не могу. Ноги придавлены большими кусками обшивки, наверное, это обрушилась крыша рубки.
Вижу гранатометчика, пытающегося зарядить свое оружие; копов, которых серьезно потрепал первый взрыв. Вроде все живы. Один из парней потерял ботинок, а с ним, похоже, и пару пальцев. Раскаленная добела шрапнель посекла остальных — отметины на руках и ногах. Все что-то вопят в рации. Шок и паника сделали речь неразборчивой — настоящая каша. В ответ из раций доносятся скрежещущие голоса, уверяющие, что помощь на подходе.
Молодая женщина-коп стонет: она ранена в плечо и в голову. Форменная одежда забрызгана кровью. Ее шляпа плывет среди дымящегося конфетти стекловолокна и попадает на горящую палубу через пролом, образованный взрывом.
Я пристально смотрю на женщину. На долю секунды — между залпами гранат и моими попытками скинуть с себя крышу рубки — мною овладевает странное любопытство. Без форменной шляпы она выглядит обыкновенным человеком. Светлые волосы лежат на мокрой земле, из раны на затылке вытекает тонкая красная струйка. Она того и гляди потеряет сознание, но — единственная из нас пятерых — совершает разумный поступок.
Она тянется к пистолету.
Черт, вот прекрасная идея!
Я прекращаю бороться с обломками крыши и достаю револьвер. Навожу его твердой рукой и стреляю в гранатометчика.
Он довольно далеко, и я вряд ли смогу сократить это расстояние, но по крайней мере я не один. Блондинка-коп с глазами залитыми кровью и раненой рукой кое-как поднимается на колено и начинает стрелять из своего полуавтоматического «глока».
— Сдохните, сволочи! — кричит она.
Она делает девять выстрелов, я шесть — и все мимо.