Гиблое место. Служащий. Вероятность равна нулю

Пеев Димитр

— А вообще она любит гулять? Она кажется изнеженной, привыкшей к роскоши, такие женщины, сами знаете, предпочитают, чтобы их носили на руках.

— Ну нет, я бы этого не сказал, — пробормотал шофер. — В хорошую, сухую, а главное, в безветренную погоду она сопровождала господина сенатора всюду. Ее восхищало, что в свои годы он еще сохранил столько сил. Да и вообще ему не дашь семьдесят два, правда?

Тут комиссар согласился с шофером.

— Так что же все-таки случилось? — спросил тот.

— Фрау

Робертс исчезла с лица земли. Бесследно, в буквальном смысле. Я и представить себе не мог, что такое возможно. Она любит природу северного побережья? Я имею в виду, нравился ли ей Санкт-Петер-Ординг или она ездила туда, только чтобы доставить удовольствие господину сенатору? И что вообще она за человек, предпочитает одиночество или, наоборот, ей необходимо общество?

— Там, в Санкт-Петере, она имела и то и другое. Уважаемая госпожа необычайно красивая женщина. Естественно, ей нравится, когда ею восхищаются. Они часто бывали в курзале, на танцах, и вечерами, соответственно, выходили тоже.

— А как вам кажется, это в ее духе — отправиться в одиночестве в пустынную грустную местность, где нет ни танцев, ни курзала и тому подобных вещей?

Шофер пожал плечами и затушил сигарету в пепельнице.

— Откуда мне знать? Должно быть, у нее были свои причины. Уважаемая госпожа экстравагантна. Но неуравновешенной она никогда не была. К тому же она принимает участие во многих коммерческих делах господина сенатора.

Кеттерле обратил внимание, что Новотни тут же закурил вторую сигарету.

— Вы слишком много курите, — сказал он, рассматривая зажигалку, которую шофер вертел в руках. Это была красивая узкая зажигалка, обтянутая темно-коричневой крокодиловой кожей.

— Симпатичная зажигалка, — сказал Кеттерле.

Новотни защелкнул верхнюю крышку и взглянул на нее с явной гордостью.

— Подарок уважаемой госпожи. Две недели назад в гостинице в Люнебурге она забыла сумочку и заметила это, лишь когда мы свернули на Ратенауштрассе. Я тотчас поехал обратно и привез ей сумочку. В знак благодарности она подарила мне эту зажигалку.

— А вы ездили с ней в Люнебург на «Карман-гиа»?

— Я в Люнебурге был вовсе не с нею, а с обоими господами. У господина сенатора были деловые переговоры с люнебургскими заводчиками. А я сопровождал уважаемую госпожу в музей. Мы были на «кадиллаке».

Комиссар помолчал мгновение, разглядывая поля собственной шляпы, которую держал на коленях.

— А вы сами никогда не были в пансионе «Клифтон»? На побережье в районе Куксхафена, там, где случилась эта загадочная история? — быстро спросил он.

— Нет, никогда.

Кеттерле положил шляпу на пол рядом с креслом, встал и принялся выхаживать по комнате взад и вперед.

— В самом деле не были?

— В самом деле. Нет.

Да и какой смысл мне скрывать это?

— Да, верно, — сказал комиссар. — А скажите еще, уважаемая госпожа, она бывает замкнута, погружена в себя, молчалива или, напротив, открыта, доверчива, общительна?

Кеттерле остановился и взглянул на шофера сверху вниз. В этот момент на полке над кушеткой зазвонил будильник. Он показывал половину пятого. Новотни протянул руку и нажал кнопку звонка.

— Вы всегда встаете в это время? Нелегкая у вас работа, — сказал комиссар. — Да, так какое же впечатление сложилось у вас об уважаемой госпоже как человеке?

— Я нередко совершал длительные поездки с уважаемой госпожой. Прежде всего в мае прошлого года в Монтекатини, где господин сенатор проходил лечение. Уважаемая госпожа любит беседовать с людьми. У нее нет высокомерия или надменности по отношению к персоналу. Она создает иллюзию, будто вы на равных.

— Так-так, — пробормотал комиссар и снова принялся расхаживать по комнате.

— Но почему, собственно, вы задаете эти вопросы мне?

Кеттерле остановился.

— А кому же еще я должен их задавать, господин Новотни?

— Самому господину сенатору.

— У меня не создалось впечатления, будто господин сенатор проявлял особую чуткость по отношению к жене, господин Новотни. Тут уж я ничего не могу поделать: трудно поверить, чтоб подобный брак был особенно прочным.

— Об этом не мне судить, — сказал Новотни.

— Но вы разделяете мое мнение?

Шофер пожал плечами.

— А молодые господа? Они, вероятно, прекрасно знают все, о чем я могу только догадываться. Вашей уважаемой госпоже приходилось нелегко, господин Новотни. Выйти замуж за располагающего к себе, однако жесткого, как кремень, человека, иметь двух приемных дочерей, не намного моложе, чем она сама, да к тому же относящихся к ней по внутренним, однако вполне понятным причинам крайне неприязненно, совсем не иметь друзей, общаться разве что со снобами и денежными мешками из Альстер-клуба... Что ж тут удивительного, если временами у нее появлялась потребность раскрыть перед кем-то душу? Вот почему я и расспрашиваю вас, Новотни.

— И вы полагаете, что уважаемая госпожа раскрывала душу передо мной?

Новотни улыбнулся.

— Да.

Комиссар не улыбался.

— И что она, быть может, сказала мне причину, зачем отправилась на северное побережье?

— Да.

Засунув руки в карманы брюк, широко распахнув свое плотное пальто, Кеттерле стоял перед шофером и наблюдал, как тот закуривает третью сигарету.

— К сожалению, ничем не могу вам помочь. Свои личные дела уважаемая госпожа со мной никогда не обсуждала. В конце концов, я всего лишь шофер.