Гибрид: Для чтения вслух
Шрифт:
Я тоже ору как резаный:
— Ура-а-а!..
При этом размахиваю руками и дрыгаю ногами. Чуть было не свалился.
С этого момента я полюбил товарища Сталина. На всю жизнь.
На семейном совете решили отправить в Чкалов к дяде Павлуше с тетей Машей: меня с мамой, Наташку с тетей Ирой, Адельсидоровну с Бориспалычем.
Дядя Леня собирался приехать через несколько дней. Папу не отпустили с работы. А Лизаветниколавна, Аня, дядя Жорж с тетей Мусей, дядя Сережа с тетей Галей — все решили пока оставаться в Москве и не затруднять
Теперь было неизвестно, как они встретят нас.
— Что вы говорите! Павлушка только обрадуется, — говорит дядя Леня.
— А Марипална? — возражает тетя Ира.
— Ведь люди так меняются во время войны, — сжала губы Адельсидоровна, — Но других варьянтов нет!
— Как его называется, хорошие люди есть везде, — закругляет разговор бабушка Лизаветниколавна. — Поезжайте с Богом. А мы тут за вас будем молиться.
Она сшила мне рюкзачок из сурового полотна. С кармашком. А я положил в него целую пачку стрел с наконечниками от карандашей. На случай обороны. Аня накупила кучу конфет. Даже мои любимые «мишки». Дядя Сережа подарил стеклянную фляжку, и тетя Галя сварила клюквенный морс — вдруг захочется пить в дороге.
— Нормальная эвакуация, — заявил дядя Леня.
И мы поехали.
Эвакуация
Эвакуация — это когда можно ехать в поезде без билета.
Эвакуация — это когда в вагоне не то что сидеть — стоять негде.
И даже если ты захочешь упасть, то останешься стоять, потому что и на полу места нет и под потолком на третьей полке висят между чемоданами люди.
Эвакуация — это когда поезд трогается, когда хочет, и останавливается, где ему вздумается.
Эвакуация — это когда нельзя нигде ни поесть, ни попить. А если захочется «по-маленькому» или даже «по-большому», надо целый час пробиваться по головам в тамбур, а потом ждать, когда поезд остановится. Тут важно быстренько соскочить, сделать свои дела прямо под колесами и бежать обратно. Потому что поезд тебя ждать не будет и может тронуться без свистка.
Эвакуация — это когда поезд дергается десять раз и только потом едет. Потому что на одном паровозе столько висит вагонов и нельзя рассмотреть, где начинается состав, а где кончается.
В эвакуации главное не отстать от своего вагона, потому что потеряться — пара пустяков. И потом ищи-свищи ветра в поле.
В дороге сразу становишься серьезным человеком и начинаешь соображать.
Дедушка все время молчит. Когда ему совсем плохо, кряхтит. Черный пиджак он снял, брюки у него не на ремне, а на подтяжках, засунуты в сапоги с галошами. Галоши он не снимает даже ночью, потому что боится их потерять в этой толчее. Его пристроили к окошку. Но окно закрыто на двойную раму, и открыть его не получается. Проводников нет, а дышать нечем.
Ночью кто-то догадался и разбил окно. Сразу стало легче. Но теперь боимся, что на станции кто-то влезет.
— Эвакуация — это тихий ужас, — все время приговаривает Адельсидоровна. —
Лично я так не считаю, потому что мы все-таки едем. И начинаем новую жизнь. По крайней мере, лучше, чем загорать все лето на даче!
За пять дней в жестком бесплацкартном вагоне мы все перезнакомились и голова распухла от разных рассказов. Хотя запомнить их совершенно нельзя — на голодный желудок, во-первых, и еще потому, что поезд все время дергается как ненормальный. Теряются вещи, падают дети с верхних полок, горят какие-то «буксы». На каждой станции нас собираются отцеплять. Закрываю глаза и молюсь, как учила бабушка:
— Господи! Исусе Христе! Помоги этим «буксам» дотянуть до Чкалова…
Открываю глаза: жарища, как в печке! Вонь, как на помойке! Скандальничают — как на базаре! И никто не помнит, о чем он говорил пять минут назад. Просто болтают без умолку, не обращая внимания, слушают тебя или не слушают.
— Люди разговаривают сами с собой, наверное, чтобы отвлечься от всего этого кошмара.
Так сказала моя мама.
А тетя Ира считает:
— Люди много говорят, чтобы меньше хотелось курить.
Она единственная в нашем вагоне еще может шутить.
Наташка писается и какается на газетку.
А я веду себя совсем как большой.
Стеклянная фляжка в рюкзачке с грохотом взорвалась уже на вторую ночь и облила всё купе красным морсом. Сначала испугались, что началась бомбежка. А потом, смеялись… целый час.
Эвакуация — это когда в бесплацкартном вагоне взрослые люди готовы съесть друг друга и все-таки друг другу помогают.
Поезд опоздал на целые сутки, и все равно на перроне нас встречает дядя Павлуша. У него с собой автобус из театра, в который мы благополучно грузимся и отправляемся на новую квартиру. А люди на вокзале остаются сидеть на своих узлах и чемоданах. Они там сидят сейчас и нам завидуют. Никто их в Чкалове и не ждал.
— Несчастные беженцы, — скорбит Адельсидоровна, ласково поглядывая на Павлушу.
Все-таки нужная вещь родственники, особенно во время войны.
В Москве дома я слышал еще давно такой разговор:
— Что потянуло на Урал Палборисыча? Надо быть ближе к Москве, чтобы тебя заметили…
— Опять интриги Марии Павловны. Она может играть только первые роли. А на карьеру Павлуши ей наплевать.
— …Зачуханный, замызганный, серо-буро-малиновый, ну сразу видно — захудалая провинция, — критикует тетя Ира в автобусе.
Все ж таки взрослые не умеют радоваться жизни и постоянно брюзжат, заметили?
— Лучше, чем Лосинка, — без капельки сомнения утверждаю я.
Окна раскрыты, нет бумажных крестов. Значит, налетов здесь не ожидается. И мы будем жить опять в мирное время.
Легко на сердце от песни веселой. Она скучать не дает никогда. И любят песню деревни и села, И любят песню большие города.Это орет репродуктор на всю привокзальную площадь…